Отблески солнца на остром клинке

— Что у тебя на уме, Вегдаш? — прямо спросил он.

— Верная служба моему церосу, — с тенью ухмылки ответил нагур.

— Хм… Ты из тех, у кого всегда есть собственный интерес. В чём он в этот раз?

— В верной службе моему церосу.

Астервейг улыбнулся — жёстко и холодно.

— Тогда бы ты уже спешил сдать меня Найриму. Но ты не сдашь. Какая у тебя цель?

— Кир наставник, — Вегдаш поднялся и отвесил в сторону Астервейга формальный полупоклон, — не лучше ли вам побеседовать с попугаем в Птичьем саду цитадели? Он знает нужную фразу не хуже меня и готов повторять её бесконечно. Меня же прошу простить — дневные заботы берут своё, веки отяжелели настолько, что сквозь оставшиеся щёлочки я вас едва могу разглядеть. Пойду спать. Доброй ночи, — и он вышел из грота.

Астервейг проводил нагура ледяным взглядом.

— Что же ты задумал, сучий хвост? — вполголоса протянул он. — Меня ты не сдашь, в этом я уверен. Но убрать — попробуешь. И уцелеет тот из нас, кто успеет первым, и не только раньше другого, но и вовремя. Все мы из жил, костей и крови, Вегдаш, все мы смертны…

* * *

Утром Тшера, заласканная, зацелованная, залюбленная истосковавшейся нежной страстью, проспала.

«На построение ещё успею. Но влетит за отсутствие на утренних упражнениях. А и Неименуемый с ними!»

Она потянулась на перине, удивительно мягкой для гостевых комнат дешёвого трактира, загородилась ладонью от утреннего солнца, бьющего сквозь пыльное окно прямо ей в глаза, с лёгким сожалением отметила, что Виритай уже ушёл — вчера он упоминал, что обоз, который он сопровождал охранником, отправляется с рассветом.

«Жаль, ты неместный».

На его стороне смятой постели лежал вышитый чехол с курительной трубкой. Не потерял, не забыл, а оставил в подарок — в этом Тшера была уверена.

«Самое ценное, дороже только меч… и бусина покойной жены в бороде».

Тшера села, скрестив ноги, раскрыла чехол, задумчиво погладила тонкий длинный мундштук пальцем.

«Курить одну трубку на двоих — всё равно что целоваться…»

7. Кто мы есть

За восемь лет до государственного переворота в Гриалии

— Стой! — крикнул Римар, выбежав к роднику. — Стой!

Каннам замер почти у самого верха стены, мгновение помедлив, ухватился за её край, подтянулся, взобрался наверх и только потом посмотрел на подоспевшего к стене Римара. Тот не видел выражения его лица — на фоне занимающегося рассвета Каннам был просто чёрным силуэтом, но вся его поза казалась напряженной и выражала недружелюбие.

— А то — что? — со злой издёвкой спросил Каннам, скидывая с плеча моток толстой верёвки. — Отцу наирею скажешь?

— Не скажу, — угрюмо ответил Римар. — Слезай, и мы пойдём на ритуал. Никто ничего не узнает.

— Сдались мне эти ритуалы и эти татуировки!

— Брат Каннам. Ты же знаешь, кто ты есть. — В голос Римара против его воли пробрались просительные нотки. — Уйдя из брастеона, ты не только преступишь обеты. Ты натворишь больших бед, Каннам-сангир.

— Самая большая беда для меня — разменять свою жизнь на бесконечные молитвы, брат Римар. Молитвы, на которые ответа нет и не будет — ведь мы должны стремиться к внутренней тишине. Я не хочу тишины. Я хочу жизни со всем её грохотом. — Он принялся разматывать верёвку.

— Ты не справишься со своими силами, не совладаешь с арухом и лишишься ума. Если до сих пор его не лишился, — ещё раз воззвал к нему Римар, но Каннам лишь хмыкнул. — Я не позволю тебе уйти! — заявил Римар решительно.

— Тогда тебе придётся задержать меня, — лениво отозвался Каннам, а без боя я не дамся. Ты прольёшь кровь, Римар — разобьёшь мне нос или губу — и потеряешь возможность стать Йамараном. Подумай хорошенько. И иди прочь.

Но Римар уже карабкался вверх по стене.

— Дурень! — фыркнул Каннам и принялся обвязывать верёвку вокруг выступающего камня, чтобы спуститься по ней по ту сторону стены. — Ты ведь тоже знаешь, кто ты есть, и стоит ли рисковать из-за меня столь желанным для тебя будущим?

— Уж лучше я не стану Йамараном, чем в Гриалии появится неусмирённый сангир! — ответил Римар.

По стене он взобрался быстро, но Каннам управился с верёвкой ещё быстрее, и когда Римар влез наверх, тот уже спускался вниз. Римар схватил верёвку и потащил на себя, втягивая Каннама назад.

— Неименуемый тебя поглоти! — процедил тот, ударившись о стену.

— Это тебя поглотит, если сбежишь! — сквозь стиснутые от натуги зубы ответил Римар.

Спуститься Каннам уже не успевал. Оставалось либо прыгать (но с такой высоты он и умеючи не сможет приземлиться так, чтобы потом ещё и убегать), либо влезть назад на стену и разобраться с помехой. С Римаром. И Каннам выбрал второе. При очередном рывке Римара он оттолкнулся ногами от стены, взлетел над ней, раскинув руки, поджав колени, словно хищная птица, готовая броситься на настигнутую дичь. Римар успел просчитать его прыжок и уйти от удара. Он кувыркнулся в сторону и подшиб едва приземлившегося Каннама под ноги. Тот изогнулся и вновь прыгнул, чтобы не потерять равновесие; упал на руки, пружинисто оттолкнулся и вновь взлетел, разворачиваясь в воздухе для удара.