Отбой!

Пепичек учитывал все мелочи. Когда тучи на горизонте предвещали ненастную погоду, он норовил взять на учение чужую винтовку (кого-нибудь из больных), чтобы собственная не заржавела под дождем. Это избавляло его от возни с чисткой оружия. Недавно Пепичек придумал новое ухищрение: понос. Настоящий понос, без подделки. Его легко было вызвать, съев несколько незрелых фиг. Расстройство желудка наступало почти моментально. Пепичек получил трехдневное освобождение. К сожалению, у него нашлись многочисленные подражатели. Наш строй совсем поредел, и начальство издало приказ: болеющих поносом по выздоровлении сажать на гауптвахту, каждого на столько дней, сколько он пролежал в лазарете.

Жара в конце июля достигла сорока градусов. Наши мундиры были мокры от пота, соль щипала глаза. Ослепительные солнечные лучи заставляли низко опускать голову, в глаза лезла известковая пыль, стальные шлемы нещадно жгли голову.

Ночами нас донимали клопы. Они были злы и ненасытны. Нам часто приходилось спасаться от них в коридор, спать под умывальниками, на полу, подстелив одеяло.

Начальство начало устраивать ночные учения в горах. Нас угоняли в горы на трое суток. На одном из таких учений мы получили в полночь по куску колбасы с предупреждением, что это — неприкосновенный запас, который нельзя есть без специального разрешения. Ужина в этот вечер нам не дали. Во втором часу утра, совершенно измученные, мы расположились наконец на отдых в учебных окопах у гребня горы Малагоште за Чавлей. Взошла изумительная луна, как в сказке «Тысяча и одной ночи». Мы прислушивались к таинственным голосам природы, озаренной магическим лунным светом, и не могли уснуть, дрожа от холода в окопах. Детина Станквиц, силуэт которого походил на кипарис, пел чистым тенором, словно состязаясь с цикадами, трогательную «думку»:

Ti već spavaš, milka moja draga,
ja ti želim sladku lahku noć…[78]

В четыре часа утра мы вскочили по сигналу тревоги. Солнце золотило скалы на востоке. Оно всходило торопливо, словно ему не терпелось поскорей увидеться с морем. Пепичек ел колбасу, отрезая ее тонкими ломтиками. Вчера у нас был четырнадцатикилометровый поход — и ни крошки съестного во рту. В ту же ночь начались усиленные «атаки» на учебных позициях. Ночные шумы и утренний холод почти не дали нам уснуть, а теперь нас на голодный желудок опять гонят в «наступление».

Измученных бессонницей, нас троекратно возвращали назад с уже «захваченной» шестисотметровой горы Малагоште, и снова, с полной выкладкой, мы карабкались, упираясь штыком в скалы, скользя, как на льду, на гладких отвесных камнях.

Трещали ружейные выстрелы. Эхо многократно повторяло их.

Пепичек и здесь улучил минутку, чтобы отрезать кусочек колбасы.

Запах пороха щекотал ноздри, мы стреляли как одержимые.

Только в одиннадцать часов утра протрубили отбой. Мы строились совершенно изнуренные, трясясь как в лихорадке.

Проверки пришлось ждать долго. Люди спали стоя, опершись о винтовку. Ну, кажется, конец! В заключение каждому приказали предъявить запасную порцию колбасы. У десятерых ее не оказалось, они съели колбасу, не выдержав голода. Неделя гауптвахты.

Пепичек крепко стиснул в руке крошечный кусочек колбасы. Но как он ни старался, кусок был так мал, что из пальцев торчало каких-нибудь два миллиметра.

— Разжать руку! — приказал Нейкерт. — На семь суток под арест!

Наказанным предстояло целый день маршировать, только по возвращении в казармы их посадят под арест. А с утра они опять отправятся в строй. Однако завтра у нас свободный день: чистка оружия и купанье в заливе под Сан-Николо. Поэтому отсидка начнется только с завтрашнего вечера. Радость отравлена — вечерняя встреча с Эмануэлем не состоится.

Все получившие взыскание были чехи. Чехи вообще отличались прожорливостью и были печально популярны как постоянные раздатчики порций. По традиции раздатчиком обеденных и вечерних порций в роте была та пара, которая с утра первая захватывала в кухне котлы для разноски пищи. Разумеется, при умелой дележке у раздатчиков всегда оставалось для себя достаточно кофе, вина, рыбы, сыра, бобов, свеклы или картошки, — словом, всего, что сегодня давали на обед.

Это была хлебная должность, и за право быть раздатчиком шли отчаянные соревнования. Победителями почти всегда выходили чехи. Солдаты других национальностей не были так проворны, наши земляки всегда поспевали первыми. Они готовы были встать на час раньше, лишь бы заблаговременно пробраться в кухню, и прославились этим на весь фиумский гарнизон.

А что бывало, когда две конкурирующие пары сходились рано утром у котла! Какая поднималась перебранка (большей частью на чешском языке)!

Пепичек тоже был несколько раз «начальником поварешки». Он добился этого хитростью, без всякого ущерба для драгоценного сна: на ночь утащил котел из кухни к себе под кровать, и утром ему не пришлось вставать рано.