Там, в кабинете, разговаривая с сотрудником СМП, маман упоминала о семье воронов, похитивших Пиккарда и издевавшихся над ним долгие годы. Что если чучело послужило неким спусковым механизмом, открывшим шлюз мучительных воспоминаний? Что если страх перед воронами до сих пор довлел над Пиккардом?
Маман рассказывала, что дед, вернувшись с войны, не выносил громких звуков: те напоминали ему взрывы магических бомб. Иногда он настолько забывался, говорила маман, что прятался под лестницей и дрожал там, словно лист на ветру. Грохот обычной летней грозы превращал его в хнычущего ребёнка.
Похоже, с Пиккардом приключилась та же история. Один только вид вороны, пусть даже мёртвой, вернул его в прошлое, заставил снова пережить болезненные эмоции. Не удивлюсь, если вместо меня он видел своих мучителей. Возможно, ему казалось, что он снова маленький мальчик, попавший в плен к оборотням-садистам.
Безумен. Пиккард действительно был безумен.
Интересно, надолго ли подарок Страхолюда его обезвредил?
Прикрываясь Пеппи, словно щитом, я сделала осторожный шаг и подняла с пола нож. Надо было убираться, пока убийца не очухался. Но… Старая проблема выросла непреодолимой преградой: из лабиринта безвременья выхода не было. Сияющие белые стены тянули из меня магию, а открыть ловушку мог только Пиккард.
Может…
Может, пригрозить ему вороной и заставить наколдовать портал?
А вдруг ничего не выйдет? Вдруг трону его — и мозги Пиккарда встанут на место, а сам он вернётся в режим безжалостного убийцы?
Я вгляделась в тёмный проём — единственный оставшийся выход из комнаты. Блуждать по лабиринту бессмысленно. Тогда что? Какие варианты? Ждать, пока ловушка вытянет из меня жизнь?
— Не трогай… Отойди… — плечи Пиккарда сотрясали. Не похоже было, что он скоро придёт в себя. Может, всё-таки попробовать его расшевелить? Приказать вернуть меня домой?
Я покрутила в руке открытый медальон, жалея, что нельзя использовать его дважды.
Безвыходная ситуация. Безвыходная. Я, как мышь, пойманная в клетку, — в огромную белую клетку со множеством переплетающихся коридоров.
Пиккард плакал. Силы мои таяли, веки наливались тяжестью. За каждый глоток воздуха приходилось бороться: на грудь будто давил невидимый кулак. Я почти видела, как сыплется песок отпущенного мне времени.
Надо было что-то делать. Решаться.
Я надёжнее перехватила ворону и шагнула к Пиккарду.
«Ну, Пеппи, не подведи».
Глава 49
О, бесы всех миров! Пиккард не реагировал ни на угрозы, ни на шантаж, ни на пинки. А я-то боялась, что любым неосторожным жестом разбужу в нём убийцу. Как бы не так. Чем больше я трясла вороной перед лицом Пиккарда, тем сильнее он заливался слезами, и ни одно слово не пробивалось в затуманенный страхом разум. Мой собственный страх растворился в попытках расшевелить эту рыдающую тефтелю.
— Пиккард! — кричала я и от раздражения даже топала ногами. — Хватит выть, будь мужиком! Выпусти меня отсюда!
— Уйди-уйди-уйди, — повторял он, отворачиваясь и вжимаясь в стену.
Зарычав от бессилия, я отвесила ему подзатыльник, а потом испуганно попятилась — мало ли перестаралась. Сейчас как прекратит Пиккард выть, как станет мужиком, как схватится за нож! Нет уж, пусть лучше тихонько плачет в уголочке.
С другой стороны… Что мне терять? Не убьёт маньяк — прикончит ловушка безвременья.
Вон как дышать стало тяжело. И слабость такая, что хоть падай.
— Пиккард! — принялась увещевать я с удвоенной силой — уж очень умирать не хотелось. — Пиккард, миленький. Смотри, это Пеппи, — я снова сунула ему под нос ворону. При виде её несчастный маньяк тоненько всхлипнул. — Пеппи хорошая. Она хочет домой. Открой портал в Динарию, а? Пиккард спрятал лицо в ладонях, мол, в домике он.
— Пиккард! Открой портал! Пеппи приказывает открыть портал! А-то как заклюёт-заклюёт-заклюёт!
Бесполезно.
Отчаявшись, я привалилась к стене и сползла на пол.
Как отсюда выбраться? Как? Возвращаться в лабиринт? Сил не осталось. Я решила немного отдохнуть, а потом…
А что потом?
Что я буду делать?
Думай! Думай!
Не могу я здесь умереть. Не могу!
Не бывает так, что ты, здоровая, полная сил, недавно встретившая свою любовь, умираешь в расцвете лет накануне собственной свадьбы. А если и бывает, то с кем-то другим — не со мной.
Боги, как дышать тяжело, как спать хочется. Глаза сами собой закрываются, и голова будто чугунная, словно тот котелок для варки зелий, который я взорвала в попытке сварить оборотное.
Неужели это конец? Неужели всё так оборвётся? Не будет ни отбора, ни первой брачной ночи. И Конфетку своего упрямого я больше не обниму, не увижу. В глазах защипало.
Пиккард в углу затих, но мне не было до него дела. Даже нож в чужой руке не заставил бы меня подняться на ноги и броситься бежать. Сил хватало лишь на то, чтобы бороться с сонливостью. Закрывать глаза было страшно. Как тогда, в лабиринте Урбаны, я боялась не очнуться.
Словно любимую плюшевую игрушку, я прижала Пеппи к груди и тихо запела — без слов, просто тянула знакомую мелодию: собственный голос удерживал меня в сознании.