Отчаянные характеры

Кто бы это ни был, он проник внутрь через спальню на первом этаже. Окно было разбито, ставни сорваны с петель. Из поролонового матраса, который стащили на пол, всё еще торчала рукоятка французского разделочного ножа. Сиденья стульев в столовой был изрезаны, морские ракушки растоптаны в пыль, лампы разбиты, диванное покрывало с узором пейсли[18] разорвано на полоски, подушки выпотрошены, и на каждой картине и фотографии амбарной краской нарисован огромный крест. Наверху в ванне лежал разложившийся дрозд, а содержимое бутылочек с тальком, аспирином, дезинфицирующим средством и ополаскивателем для рта высыпано и вылито на пол. Одежду повытаскивали из шкафов и изрезали ножницами, будто в припадке. Книги валялись разорванные пополам. В столовой Софи обнаружила пустую бутылку из-под бурбона под столом.

Вскоре они перестали восклицать; поднимали вещи, рассматривали их и опускали без слов. Отто протянул растоптанный корешок книги, чтобы Софи могла его рассмотреть; Софи показала ему осколок Беннингтонского кувшина. Он начал поправлять мебель, подметать битое стекло картонной подложкой картины. Софи сложила консервированные супы в кладовку, принесла ручку и головку метлы в гостиную. Остается только сжечь ее. Они встретились у камина, где посреди нагромождения детективных романов в мягких обложках и журналов, как гниющая жаба, красовался холмик засохших экскрементов.

– Их было несколько, – сказала Софи.

– Батальон, – сказал Отто. – Пойдем отсюда.

– Мы не можем всё так оставить…

– Нет, нет… мы пойдем за мистером Хейнсом. За этим ублюдком. Он должен был знать об этом.

Они даже не подумали запереть двери.

Хейнс жил в нескольких милях. Он был смотрителем Флиндерса. Когда-то он держал небольшую картофельную ферму, но она потерпела крах в 1953 году, и с того момента как Флиндерс начал пробуждаться от своего тридцатилетнего сна, в течение которого он незаметно превратился из города в деревню и стал дачным поселком, Хейнс подвизался помогать городским жителям. Он открывал их дома в День поминовения[19] и закрывал в сентябре, иногда включал отопление и воду на время зимних каникул. Он также выступал в роли своего рода неофициального подрядчика, нанимая людей для выполнения разных периодических работ.

Владение Хейнса выглядело так, как будто его собирали в центрифуге. Дом, гномий конгломерат, сложенный из кусочков различных материалов, практически оторвался от земли своим северо-восточным углом, и, хотя если пригнуться, можно было увидеть бревна и доски, забитые под пол, иллюзия неминуемого обвала была мощной.

Три автомобиля разной степени изношенности стояли – на трех колесах, на двух, ни на одном – в линию, более или менее направленную в сторону крытого сарая, будто удар на них обрушился прямо перед тем, как они достигли цели. Только грузовик-форд выглядел так, словно был еще на ходу. Ко всему вокруг были прислонены резиновые шины разной степени изношенности. Консервные банки, инструменты, ведра, куски шланга, ржавые грили и садовая мебель были разбросаны перед домом, являя собой сцену обезьяньего безумия – как будто каждый предмет похитили, а потом бросили, в секунду забыв о первичном намерении. Через крыльцо была натянута бельевая веревка, на которой висело несколько мятых тряпок. Велосипед с вывернутым рулем лежал поперек ступенек. А из маленькой трубы валил черный дым, как будто жители дома торопливо сжигали еще более отвратительный мусор, пока он не поглотил их.

Когда Бентвуды вышли из машины, из-за дома к ним поскакала огромная собака, будто окостеневшая, упала на землю к их ногам и покатилась, болтая лапами. Когда Отто отошел в сторону, пробормотав «Боже мой!», собака радостно заскулила и вскочила на ноги. Дверь открылась, и мистер Хейнс высунул свое узкое небритое лицо на крыльцо.

– Ну-ка отойди, Мамба! – крикнул он собаке. – Во дела, привет, мистер Бентвуд и миссис… Что вы, ребята, тут делаете в глуши в это время года? Только не говорите мне, что лето выбралось и прокралось сюда, а я об этом даже не знаю!

– Здравствуйте, мистер Хейнс, – холодно ответил Отто.

Когда они неуверенно ступили на шаткие доски крыльца, мистер Хейнс высунул голову чуть дальше и нахмурился.

– Не пускайте эту собаку внутрь, – сказал он. – У нее течка. Слишком большая, чтобы пускать в дом. Иди, присядь, Мамба. Ей не страшна сырость с ее шубой.

Он открыл дверь, чтобы пропустить их внутрь.

– Еще один подарочек от вас, летних людей, – сказал он, по-волчьи улыбаясь. – Нашел ее у залива, таскала по пляжу мертвую морскую чайку. Вы и ваши животные! Господи! Если бы я взял всех, кого вы тут понаоставляли, у меня уже был бы зоопарк.

Ни Софи, ни Отто никогда прежде не переступали порог дома Хейнсов. Первое, что они увидели – на стене возле двери – огромное кольцо с ключами и прикрепленный рядом длинный список имен и телефонных номеров на листе желтой бумаги.