Отечественная война 1812 года глазами современников

Ангел Рафаил с Товиею путешествовал, и нам Бог посылал простосердечных поселян, кои указывали нам дорогу, и в 3-е число к вечеру приехали в село Кудиново[142]. Священник оного села Иван Иванович, подобно страннолюбивому Аврааму, вышедши к нам со всем семейством своим навстречу, принял нас в дом свой с величайшим усердием и предложил нам хлеб и соль свою. Сын его Иван Иванович[143], унявши нас, отвел нам особенные комнаты.

Сего ж числа вечером на южной московской стороне открылось ужасное зарево и разливалось, подобно огненной реке, по небосклону. Мы все, вышедши на погост, смотрели на раскаленное пламенем небо и наверное заключили, что неприятели древнейшую столицу нашу предают огню. Зарево сие более недели и денно и нощно продолжалось, густые облака дыму, носимые сильным ветром, закрывали всю южную сторону. Жженая бумага клочьями, подобно галкам, летая под облаками, падала подле нас на луговину. Я, поднявши этот тончайший черный бумажный трут, стал прилагать особенный труд, смотрел пристально и едва увидел, что белыми словами было написано: Все в Москве истреблено, все сожжено. Тут сердце мое потерпело более, нежели та жженая бумага: луч радостной надежды — служить паки в храме Господнем в Толмачах, видеть свой дом, своих родных и знаемых — погас в душе моей, и слезы градом в два ручья покатились по обеим щекам моим.

Многие дни и ночи просиживая на погосте, часто видал я, что подобных мне собратьев, мертвых и бездыханных, предают земле, мрачные гробы их ставят в глубокие песчаные могилы. Завидую вам, в Бозе почившие братья мои! Вы теперь сокрылись от всех бедственных бурь жизни сей, а я, подобно слабой и гнилой былинке, едва-едва стою на бранном поле мира сего. С одной стороны огнь, рукою злодейскою возженный, опустошает жилища наши, а с другой — меч неприятельский блестит над главами нашими[144].

Болото

«Французы! Французы!» — вдруг закричали тысячи голосов, и я, как бы пробудившись от мрачной меланхолии, увидел жену свою, родных и благодетельных хозяев, что они собираются в близ находящееся от них сухое болото. «Пойду и я с вами, — сказал я им, — лучше жить со зверьми в лесу, нежели со злодеями-людьми в доме».

Долгое время пробирались мы сквозь частые кустарники по грязной и узенькой тропинке, наконец зашли очень далеко, куда нога злодея не могла сделать следа… Там все мы начали строить шалаш — и наша стройка была очень успешна: к вечеру мы уже взошли все в новый зеленый дом, ус<т>ланный мягким мхом. Подле нового шалаша разведен огонь, и мы, севши около его в кружок, согревали от мокроты руки и ноги.

Глухая полночь застала нас в сем положении и покрыла все черной своею мантией. Все наши сродники и сопутники в тесном шалаше крепко уснули, а мы с женою — верным другом — сидим у погасающего огня и обливаемся слезами.

«Скоро, скоро, может быть, с сим погасающим огнем погаснет огнь жизни нашей, — говорю я ей, — мы уже находимся в челюстях алчной смерти, отовсюду окруженные неприятелями, выгнанные из домов, без пищи, без одежды, холод и голод принудят нас преждевременно расстаться с жизнью. Боже милосерд<н>ый! Не предаждь нас в руки врагов наших! Избавь нас от напрасныя смерти! Помилуй нас по велицей милости Твоей! Изведи из темницы души наша!»

Наконец огонь погас; без него стало нам очень холодно, и мы вошли ощупью в шалаш и легли кое-как; благодетельный сон смежил очи наши… Проснувшись, видим, что сродники наши и знаемые все опять сидят у разведенного огня; встаем и мы и, воздавши благодарение Богу, наказующему нас и вместе милующему, садимся к ним. Знаемые наши пьют чай с сахаром, и мы, нагревши болотной воды и положивши в нее кой-какой травки с медом, промачиваем запекшийся язык свой.

«И за то благодарить дóлжно Бога, — сказал я тихонько дружине своей, — может быть, тысячи собратий наших без сна и пищи несколько уже дней томятся с голоду, может быть, тысячи от руки злодеев уже лишились жизни, а мы — слава Богу! — живем, движимся и есмы…»

Более недели продолжали мы сию кочующую жизнь; между тем наше село Кудиново каждый день начали посещать неучтивые гости-французы, и все, что ни попадется в домах, ломали или, что получше, увозили, всякого, навстречу попадавшегося, обыскивали, и что кому понравится, отнимали и грабили. И наши родственники[145] подверглись той же участи — и их ошарили, хлеб и муку отняли и едва не лишили их жизни[146].

1-е число октября в оном селе Кудинове храмовый праздник Покрова Божией Матери; мы и для праздника, и для того, что холод и голод переломил<и> нас, ночью собравшись, выехали из болота опять в Кудиново. И по уверению тамошних крестьян, едва только мы успели переехать большую дорогу, не прошло пяти минут, как скорым маршем пролетели все отряды французских солдат, тамошние дороги занимающие, — ибо им в самоскорейшем времени велено явиться в Москву.

И тут-то мы почувствовали, что находимся под сильным и державным Покровом Божия Матери — нашей теплой Заступницы. Она невидимо сохранила нас и защитила от нападения врагов.