Отечественная война 1812 года глазами современников

На 25-е число святые иконы из собора торжественно перенесены в девичий монастырь, где и совершено всенощное бдение, а наутро — божественная литургия, после коей также на весь день оставались тут святые иконы; на 26-е число перенесены они в Дмитриевский собор, где был храмовый праздник в честь святого Димитрия Селунского. Здесь и в девичьем монастыре литургии совершены также самим преосвященным.

На 27-е число (воскресенье) святые иконы перенесены в Рождественский монастырь, и отправлено всенощное бдение. Утром, пораньше обыкновенного, началась божественная литургия, которую совершал сам преосвященный Ксенофонт с избранным духовенством, и потом молебен Божией Матери; а затем прямо из храма с крестным ходом сопровождал сам же святые иконы до соборной часовни, которая на пути в Москву. В оной часовне, разоблачившись и со слезами облобызавши святые иконы, поручил сопроводить их архимандриту Анатолию, ректору семинарии, до Казанской церкви, которая в Ямской слободе на выезде к Москве. Дворяне и купцы попеременно несли на себе святые иконы в продолжение всего пути — более трех верст, несмотря на снежную погоду. В Казанской церкви святые иконы уложили в дорожные кивоты и, поклонясь пред ними в последний раз, возвратились восвояси, славя и благодаря Бога и Пречистую Его Матерь, спасшую град наш и все области наши своим благодатным посещением.

Протоиерей Григорий Чижов.

Владимирские епархиальные ведомости. 1866. № 14. 15 июля. Часть неофициальная. С. 779–786.

Л. П. Лепешкин Рассказ <о 1812 годе> [138]

Отец мой был головой Рогачевской волости. Рогачево верстах в 60 от Москвы, казенное село Дмитровского уезда; считалось в нем до 400 ревизских душ. При церкви были три священника, и мужички все зажиточные. В Двенадцатом году Бог благословил нас неслыханным урожаем, и все мы успели вовремя убрать.

Около половины июля отец поехал в Москву и меня взял с собою. Ехал он по своим делам, так как снимал подряд на доставку кладей. Была у него временная квартира на Тверской-Ямской, у родственников. Там мы и остановились. Незадолго перед тем приехал в Москву император, и все рассказывали, как он собирал сословия в Слободском дворце; только и было речи, что о нашествии французов да о государе. С раннего утра народ толпился в Кремле, чтобы на него взглянуть. Ходил и я туда с отцом, и видели мы его. Он в открытой коляске только что выехал из Спасских ворот на Красную площадь. Мало того, что самая площадь, но и все крыши были унизаны народом. Царь кланялся вправо и влево, и любо-дорого было на него взглянуть: красавец был! Со всех сторон раздавались крики: «Бери все, отец родной!» Толпа до того теснила лошадей, что они ступят шага два и остановятся.

Как покончил отец со своим делом, так вернулись мы домой. Где ни остановимся, по дороге все расспрашивали о Бонапарте да о нашем царе. Однако никто и в голове не держал, чтобы могли французы до Москвы добраться; даже и после Бородинского дела мало кто верил, что ее сдадут.

У покойного отца оставалось кое-какое добро на московской квартире, и говорит он: «Поеду на всякий случай и все заберу». Да не тут-то было: два раза мы с ним выезжали и два раза возвращались с полдороги. Как остановимся отдохнуть, нам все говорят: «Лучше вам и не пытаться: то и дело ездят курьеры по казенным надобностям, встретят вас и лошадь отберут». Так и пропало наше добро.

Вдруг разнесся слух, что французы в Москве; да и тут не все поверили; иные говорили: это союзники к нам подоспели. Ходили наши мужички в Москву и рассказывали, что сами видели Бонапарта у Драгомиловской заставы. Поднялся стон: женщины голосом выли, и все кричали: решилась Россия! Москва пропала! Покойный батюшка говорит: «Еще неизвестно, кто решился: либо Россия, либо Бонапарт. Мне так сдается, что его из Москвы-то голиком погонят». Уже после-то сколько раз вспоминали мы эти слова.

Потом стали французы по окрестностям бродить, и слышим мы, что отряд стоит у нас в Дмитрове. Иные из окрестных жителей доставляли им печеных хлебов. Тогда в Дмитрове лежал большой запас соли и много медных денег. Этими деньгами и солью французы платили за хлеб.

Как узнали мы, что неприятель так близко, собрались наши мужички спастись в Раменский лес. Считалось до него верст пятнадцать. Но батюшка посоветовался со старостой, и решили они, что такое дело следует обдумать. Собрали мир, потолковали и положили, чтобы всякий укладывал свое добро на возы, а между тем будут за французом следить, и лишь только он появится в селе Синьково, что лежит на полдороге от Дмитрова, ударят в набат, и тогда все должны выезжать.