Отечественная война 1812 года глазами современников

Прощай, Кудиново

3-го числа октября отпраздновали праздник Покрову Божия Матери и, принесши в том храме недостойные молитвы и благодарения, потом поблагодаривши доброго и почтенного хозяина и его благословенное семейство за хлеб и за соль, сказали спасибо этому дому, пора нам к иному, а куда — и сами не знаем.

Потом, по совету родных и по многому страху, чтобы неприятели опять к ним не пожаловали, мы отправились в дальнейший путь; проезжая чрез опустошенный город Богородск, не видали в нем ни одного человека. Во всех домах стекла были выбиты, ворота разломаны и бумаги разбросаны по улицам. Глубокая река Клязьма остановила нас нанесколько, ибо на ней не было моста, — и, может быть, мы бы долго промедлили, если бы два добрых человека не указали нам, где лошади с телегами могут проплыть вплавь, а нас самих перевезли в лодке и не взяли с нас за перевоз, а велели только поминать о здравии Алексея и Василия — дай Бог им доброе здоровье за оказанную милость!

Шерапово

6-го числа октября прибыли мы в село Шерапово (Владимирской епархии, — от Вифании в 8 верстах) к священнику Сергию Алексееву. И сей добрый иерей не заставил нас долго стоять у ворот и у дверей, принял нас под кров свой, напоил и накормил нас и отвел нам особенную хибарку.

10-го числа в 3 часа ночи мужики, на гумне молотя, услышали два сильных удара, от коих земля тряслась, и от страха перестали молотить. На другой день сходили мы с В<аси-лием> Михайловичем Копьевым> к Троице-Сергиевой <лавре> и там узнали, что французы делают в Москве взрыв и наша армия вся стоит около Москвы, а казаки уже вбегают в улицы московские. Мы, воздавшие благодарение в Троице славимому и всещедрому Богу за оказанные милости и поклонившись мощам преподобного Сергия, дивного о нас молитвенника, чрез Вифанию пошли домой в Шерапово.

Дорогою разошлись оба врозь; он пришел прежде, а я очень много времени спустя пришел, претерпевши на дороге разные неприятности: проходя через реку, чуть-чуть было не утонул, просился ночевать в Ситниковой деревне, — не пустили и почли меня за шпиона. Но слава Богу! Бог принес к жене ночевать благополучно.

Поход в Москву

Не более одной недели прожили мы в этом селе и через день ходили к Троице и узнавали от тамошних духовных начальников о военных действиях в Москве.

Наконец 12-го числа октября узнали мы, что неприятель, сожегши, разоривши и опустошивши Москву, бежал из нее, будучи выгнан нашим российским войском. Спустя два дня, то есть 14-го, мы с В<асилием> М<ихайловичем>, взявши мешочек сухариков и хлебца, пошли в Москву, узнать о происшествиях и о родных, там оставшихся, а ныне своих мы оставили в Шерапово с тем, что если обретем место для жительства и если нет в Москве опасности, то или уведомим письмом, или кто-нибудь из нас придет сам за ними и их привезет.

Обгорелая Москва

15 октября пришли мы к Крестовской заставе; страх и ужас объял все члены наши!.. Не видно ни одного деревянного дома — все истреблено огнем, одни высокие печи и каменных домов закоптелые стены стоят в мрачном дыме и смраде. По грязным улицам везде валяются тела мертвых людей, лошадей и собак. От зловония зажимали мы рот и нос и едва могли добресть до Казанского собора, ибо чувствовали кружение головы и тошноту. Тут, разделивши остальные от дороги сухари, мы простились и пошли всякий к своей церкви.

Боже мой! Везде видны следы зверского и ужасного опустошения, неистовства, поругания даже над святыми; в Казанском соборе, в алтаре, лежит мертвая лошадь, весь собор полон навозу. Чехауз[147] и Никольская башня взорваны, только образ угодника Николая и стекло целы остались; по самое стекло как будто отрезана была эта башня. Угольная Боровицкая башня, на набережной три башни малые, также Ивановская колокольня, где висят большие колокола, — все превращено в кучи камней; в Китай-городе ряды все выжжены, а у Лобного места уже стояли возы с хлебом печеным и калачами. Деревянных мостов не было ни одного.

Прошедши через Каменный мост, едва мог узнать свою толмачевскую церковь: все церкви замоскворецкие обгорели и закоптели, где было деревянное строение, там едва видны следы оного. И мое строение сровнялось с землею, остались кирпичи печные, около коих горел огонь, да яма погребная. «Вот имение мое, — сказал я, прослезившись и перекрестившись на церковь Божию. — Но наказуя, наказа мя Господь, смерти же не предал. Да будет воля Твоя, Господи! Твори, якоже хощеши».

И потом взошел в церковь. Новые горесть и печаль пронзили израненное сердце мое. «Это не церковь, — думал я, — а вертеп разбойников»: полна разного народа разного чина и звания, делающего разные разности. Кто плачет, кто смеется, кто сидит, кто лежит, кто ест, кто пьет. А священник Иван Андреев под колокольнею в палатке лежит больной.