Отечественная война 1812 года глазами современников

Я, проведши ночь в церкви, утром вышел, чем свет, отрыть мое имение, в яме под покоями лежащее, которое более пяти недель уже тлело; но нигде не мог найти ни заступа, ни лопаты. Добрый старец Иван Дмитриевич Шапошников, бывший в Толмачах тогда церковным старостою, приютил меня в свой каменный подвал и дал мне половину отколотой лопаты деревянной, коею более трех дней я откапывал яму по неудобству инструмента и еще потому, что очень горячо было стоять ногами на яме. Из четырех сундуков в одном только кой-что сохранилось от огня, а в прочих все обратилось в трут и пепел.

Помощи мне подать было некому. Один священник, родственник, быв на том месте, мимо идя. Но добрый и милосердый самарянин господин Шапошников, чужой, принял и меня и мое обгорелое имущество, из лоскутков и тряпок состоящее, в дом свой. Тут-то пришли мне на мысль сии священные слова Богодухновенного царя и пророка Давида: ближние мои далече от меня сташа[148].

«Ужели все родные сделались хуже чужих? — думал я, глядя на развалившиеся печи свои. — Ужели в сем ужасном пожаре любовь и дружба родных вся сгорела и сердца их стали крепче сих кирпичей, на которых я теперь сижу? Нет! Теперь, восстав, пойду к отцу и матери жены моей, Тимофею Дмитриевичу (зацепскому диакону) и Дарье Ивановне. Где они? Живы ли они? Каковы они? Не переменились ли с сею ужасной переменою? Не охладели ли сердца их, живши столь долгое время под открытым небом и в холодное уже осеннее время? Не забыли ли детей своих, живших на стране далече?»

Едва только подхожу к их церкви, они узрели меня издалеча, поспешно подошли ко мне, обняли меня и осыпали тысячами поцелуев. Слезы радости катились по ланитам нашим и вместе мешались, сладостный восторг разливался в сердцах наших! И мы в безмолвии долгое время глядели друг на друга, не могши выговорить ни слова. Потом пригласили они меня в лобазню, обогреться и разделить со мною свой остальной кусок хлеба. <…>

Прошло не более недели — услышал я, что сестра моей жены, с коею они оставались жить в Шерапово, приехала в Москву и мне велит ехать туда за моей женою. Я удивился таковому худому и беспорядочному их распоряжению, и тем же вечером с любезным большим шурином Никол<аем> Тимофеевичем отправились мы в путь; снег, вьюга, ветер нимало не могли остановить нас на пути. У Креста до Троице-Сергиевой <лавры> наняли было попутчика, но, доехавши до Пушкино, на другой день утром рано лошади наши, взбесившись, ушли. И слава Богу, по счастью нашему попались другие попутчики и нас к обеду довезли до Троицы, а оттуда — пешком дошли до Шерапово.

Нельзя живо выразить и подробно описать той радости, которую тогда чувствовала жена моя. Нанявши лошадей, помолились Богу и, поблагодаря хозяина (шераповского священника Сергия Алексеева) за хлеб и за соль, отправились мы, все трое, в Москву и на другой день прибыли на Зацепу в жуковский дом к любезным и почтенным своим родителям.

Спустя одни сутки Бог мне даровал первого сына Михаила. По милости дедушки и новому внуку дали место в обители его. Брат Д<митрий> М<ихайлов> и Настасья Даниловна Соловьева привели его в православную веру.

Душеполезное чтение. 1894. Ч. 3. № 12 (цензурное разрешение 22 ноября). С. 590–600.

ИЗГНАНИЕ НЕПРИЯТЕЛЯ

Е. П. Герсеванов Объяснение причины, почему отложено было нападение при Тарутино

Находясь в бессменных ординарцах при главнокомандующем, светлейшем князе Кутузове, с 4-е на 5-е число октября 1812 года я был дежурным. Кутузов в 5 часов вечера позвал меня к себе и приказал сказать генералу Ермолову, чтобы армия немедленно двинулась на известную ему позицию (квартира Ермолова находилась в расстоянии не более версты от главного штаба, на левой стороне от Леташовки).

Идя к своей лошади, я встретил дежурного генерала Коновницына, который спросил меня, куда я иду? Я ему объявил приказание Кутузова. Коновницын посмотрел на часы и сказал: «Уже шестой час; ты не застанешь Ермолова у себя: он обедает сего дня у генерала Шепелева на правом фланге; ты, может быть, застанешь его там; ступай скорее к Шепелеву».

Я поскакал к Шепелеву; Ермолов действительно обедал там, и с ним был вместе ординарец светлейшего, корнет Кавалергардского полка князь А. Б. Голицын[149], который, пообедав, возвратился в главный штаб, а генерал Ермолов поехал к князю Гагарину, — почему я должен был ехать к Гагарину; но и там не застал Ермолова, который уехал обратно домой. Не стану распространяться о расстоянии, которое я проскакал; позиция Тарутинской армии всем известна, и потому легко расчесть, сколько на это было потребно времени… За всем тем я нагнал Ермолова, передал ему приказание светлейшего и с ним вместе доехал до главного штаба, прямо к генералу Коновницыну, у которого горело несколько свечей; он тогда занимался бумагами.