Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

7 августа 1921 года умер Александр Блок. «Блока гроб я подпирал плечом…» – напишет Оцуп. 4 августа был расстрелян Гумилев. Оцуп пережил гибель Гумилева как семейное горе и личное предупреждение. Большинство членов «Цеха поэтов» приняли решение эмигрировать из России. Уехал и Оцуп в Берлин «по состоянию здоровья», хотя со здоровьем у Оцупа было тогда все в порядке. Он был молод и энергичен. В петроградских литературных кругах к нему относились с добродушной насмешкой за его предприимчивость: Оцуп имел обыкновение уезжать временами из голодного Петрограда в провинцию и привозить оттуда всякую снедь. Его фамилию Корней Чуковский шутя расшифровывал как аббревиатуру: Общество Целесообразного Употребления Пищи. Георгий Иванов писал об Оцупе:

Так уж мной заведено:
То поэма, то пшено…

В 1922 году Николай Оцуп покинул советскую Россию. В 1926-м в Берлине он выпускает второй сборник «В дыму».

Любовь одна, и все в любви похоже:
И Дельвиг томно над Невой бродил,
И это имя называл, и тоже
Смотрел в глаза и слов не находил.

И хотя в сборнике «В дыму» у Оцупа часто встречаются такие мрачности, как туман, мгла, мрак и ад, сам внутри своей души он был светлым человеком. Как написал французский исследователь Луи Аллен: «Тема страха, которая так давит у Тютчева и отравляет прелесть некоторых стихотворений Блока, почти отсутствует у Оцупа…»

«Оцуп, – как отмечает уже Борис Поплавский, – был задуман миротворцем, жалостливцем, голубем неким…» Хотя и «голубю» порой было несладко.

Любовь исчезла. Отчего?
Мираж. Что может быть невинней —
Блеснул, обжег, и нет его.
Я обманулся. Я – в пустыне.

Из Берлина Оцуп переехал в Париж, где в 1928 году вышла отдельным изданием его поэма «Встреча». С 1930 по 1934 год Оцуп издает журнал «Числа», в который он сумел привлечь и старшее поколение (3. Гиппиус, Мережковского, Б. Зайцева, Ремизова и др.) и молодое (Газданова, Поплавского, Терапиано, Раису Блох и др.). А какие художники оформляли «Числа»! Ларионов и Гончарова, Сутин и Шагал; использовал также Оцуп репродукции Дерена, Модильяни, Пикассо…

Занимаясь редакционно-издательской деятельностью, Оцуп продолжал писать стихи.

Как часто я прикидывал в уме,
Какая доля хуже:
Жить у себя, но как в тюрьме,
Иль на свободе, но в какой-то луже.

Должно быть, эмиграция права,

Но знаете, конечно, сами:
Казалось бы, «Вот счастье, вот права» —
Европа с дивными искусства образцами.

Но изнурителен чужой язык,

И не привыкли мы к его чрезмерным дозам,
И эта наша песнь – под тряпкой вскрик,
Больного бормотанье под наркозом…

И, конечно, тоска по родине!

Конкорд и Елисейские поля,
А в памяти Садовая и Невский,
Над Блоком петербургская земля,
Над всеми странами Толстой и Достоевский…

Но тоска без идеализации, без сентиментальных слез, ибо, как написал Оцуп в прекрасном стихотворении «Буря мглою»:

Сонечка на улице в накидке…
Мармеладов… Страшная страна.

Где снегом занесенная Нева,

И голод, и мечты о Ницце,
И узкими шпалерами дрова,
Последние в столице…

Оцупа, как и многих других эмигрантов, долго преследовали видения прошлого, покинутая им Россия.

Счет давно уже потерян.
Всюду кровь и дальний путь.
Уцелевший не уверен —
Надо руку ущипнуть.

Все тревожно. Шорох сада.

Дома спят неверным сном.
«Отворите!» Стук приклада,
Ветер, люди с фонарем.

Я не проклинаю эти

Сумасшедшие года.
Все явилось в новом свете
Для меня и навсегда.

Мирных лет и не бывало,

Это благодушный бред.
Но бывает слишком мало
Тех – обыкновенных бед.

И они, скопившись, лавой

Ринутся из всех щелей,
Озаряя грозной славой
Тех же маленьких людей.