– Да нет, средних лет. Сегодня утром, после ухода ее хозяина, она, представьте себе, спросила меня, что я думаю о своем девере! Я ей самым холодным тоном ответила, что, по-моему, он очень добр. А она, словно и не заметив моего тона, повела себя еще фамильярней. «Как вы думаете, – спросила она дальше, – может он приглянуться как мужчина молоденькой женщине?» При этом она поглядела на меня так (может быть, я ошиблась? Дай-то бог!), словно под «молоденькой женщиной» она подразумевала меня! Я ответила, что не думаю о таких вещах и не говорю о них. Но и это ничуть ее не смутило – она тут же перешла к обсуждению моей внешности: «Простите меня, но до чего же вы бледная, просто ужас». Как мне показалось, то, что у меня плохой цвет лица, порадовало ее и подняло меня в ее глазах. «Со временем мы с вами подружимся, – сказала она. – Вы мне начинаете нравиться». И она, напевая, вышла из комнаты. Правда же, она не совсем в своем уме? Вы согласны со мной?
– Трудно судить, пока я ее не увидел. Как она выглядит? Не показалось ли вам, что в прошлом это была хорошенькая женщина?
– Не из тех хорошеньких женщин, которыми я восхищаюсь!
Рейберн улыбнулся.
– Я подумал, – продолжил он, – что странное поведение этой особы, возможно, поддается объяснению. По всей вероятности, она проникается ревностью к каждой молодой леди, которая бывает в доме ее хозяина, – вот она первым делом и приревновала к вам, пока не обратила внимание на ваш цвет лица.
Миссис Зант удивленно посмотрела на Рейберна, в наивности своей не понимая, как могла приревновать к ней экономка. Но прежде чем она успела выразить свое изумление, их разговор был неожиданно (и весьма кстати) прерван: в комнату вошел слуга и объявил, что к Рейберну пришел «один джентльмен».
Миссис Зант тотчас же встала, чтобы уйти.
– Кто этот джентльмен? – спросил Рейберн, одновременно удерживая миссис Зант. Из-за двери весело ответил голос, который оба они узнали:
– Друг из Лондона.
X
– Добро пожаловать в Сент-Саллинз, – воскликнул Джон Зант, входя. – Я знал, что вы, любезнейший, должны были приехать, и решил наудачу пойти поискать вас в гостинице. – Повернувшись к невестке, он поцеловал ей руку с усердной галантностью, достойной сэра Чарлза Грандисона. – Когда я, дорогая, вернулся домой и услышал, что вы ушли, я догадался, что вы отправились встретить нашего превосходного друга. Вы не скучали, пока я был в отъезде? Вот и отлично! Вот и отлично! – Бросив взгляд в сторону балкона, он заметил Люси, которая стояла у открытой балконной двери и во все глаза смотрела на великолепного незнакомца. – Это ваша дочка, мистер Рейберн? Чудесное дитя! Ну-ка, иди сюда и поцелуй меня.
Люси ответила решительным «нет».
Джон Зант, ослепительно улыбаясь, подошел к двери на балкон.
– Покажи мне свою куклу, деточка, – сказал он. – Ну, иди ко мне на колени.
Люси ответила столь же решительным «не хочу».
Теперь к балкону направился ее отец, чтобы сделать ребенку необходимое внушение. Джон Зант самым любезным образом вмешался во имя милосердия. Умоляюще воздев руки, он сердечным тоном произнес:
– Дорогой мистер Рейберн! Феи иногда бывают пугливы, а эта малышка-фея не сразу проникается доверием к незнакомцам. Дивное дитя! Все в свое время. Надолго ли вы пожаловали к нам в Сент-Саллинз? Можем ли мы надеяться, что наши скромные красоты соблазнят вас продлить свой визит?
В непринужденном тоне, каким был задан этот вопрос, слишком явно сквозила фальшь, а настороженность, с какою он смотрел на Рейберна, наводила на мысль о том, что он придает чрезмерно большое значение его ответу. Говоря: «Надолго ли вы пожаловали к нам в Сент-Саллинз?» – не хотел ли он в действительности сказать: «Скоро ли вы уедете отсюда?» Склоняясь именно к такому толкованию, Рейберн осторожно сказал в ответ, что продолжительность его пребывания у моря будет зависеть от обстоятельств. Джон Зант перевел взгляд на невестку, которая молча устроилась в уголке, посадив Люси к себе на колени.
– Употребите все ваше обаяние, – сказал он, – чтобы сделать пребывание в здешних краях приятным для нашего дорогого друга. Не соблаговолите ли, мой дорогой сэр, отобедать у нас сегодня вместе с вашей маленькой феей?
Люси, ничуть не польщенная этим комплиментом, заявила:
– Я не фея, я девочка.
– И очень невоспитанная девочка, – добавил отец со всей суровостью, на какую был способен.
– Я не виновата, папа; этот бородатый дядя действует мне на нервы.
Бородатого дядю позабавила простодушная прямота Люси, к которой он отнесся с отеческой благожелательностью. Он повторил свое приглашение к обеду и постарался изобразить на лице глубокое разочарование, когда Рейберн под каким-то вежливым предлогом отклонил его приглашение.