Отец и сын, или Мир без границ

Впрочем, несколько фраз из той книги вошли в наш обиход. Неудачливый отец героя организовывает компанию, а себя в этой компании, состоящей из одного человека, назначает президентом. По этому поводу Адриан с гордостью заявляет: «А я теперь сын президента». Впоследствии, когда меня куда-то продвигали или давали какое-нибудь звание, я говорил Жене: «А ты теперь сын такого-то». Кроме того, Адриан трижды посылал свои предложения в редакцию «Би-би-си» и трижды получал отказ. Каждый ответ наполнял его гордостью, а на третий раз он заявил: «Три отказа из „Би-би-си“ – уже карьера!»

Обожал писать письма и Женя. Была такая книга «Европа на десять долларов в день». По мере роста цен числительное все увеличивалось; мы попали в Голландию, когда десять превратились в двадцать. Женя уличил автора в неточности и уведомил его об ошибке (причем, в отличие от Адриана, получил ответ с благодарностью). Рейгану он настоятельно советовал не продавать какое-то оборудование Китаю, ибо он, недавний иммигрант, лучше разбирается в ситуации, чем другие. Но Белый дом не отреагировал. Все же и это была карьера: шуточное ли дело давать советы президенту! И наконец, Адриан, попав однажды в общество старшеклассников, упивался тем, что в воздухе просто искры летали от умственного напряжения. Вот эти вещи – сын президента, блистательная карьера и интеллектуальные искры, вылетавшие изо рта больших мальчиков, – еще долго цитировались у нас дома и не забылись. Жаль, что книга об Адриане не пересекла океан: в Америке ее не знают.

Женю можно было назвать скрытным болтуном: вроде бы он все нам рассказывал, но потом выяснялось, что главного-то мы как раз и не знали. Зато он решил, что я нуждаюсь в его опеке. Он и Ника вдруг догадались, что я совершенно беспомощен (и как только я жил до того?). В октябре мне пришлось на три дня лететь из Кембриджа в Бостон, и Женя написал подробнейшую шпаргалку: «Когда выйдешь из автобуса, войди в маленькое туннелеобразное помещение с эскалаторами и следи за вывесками, которые указывают: Терминал 3. Когда окажешься в этом терминале, иди [туда-то]». Все грамотно и со знаками препинания. Только туннель был написан как тунэль.

Много лет спустя он оставлял мне инструкции столь подробные и точные, что я и в самом деле разучился пользоваться собственной головой. Но где мне с ним тягаться? Он самолетный гений, а я пассажир, которому без него и до сих пор доставалось бы в лучшем случае место 38. В кембриджской тетради нет списка ошибок в русском. Неужели он тогда почти перестал их делать? Зато я записал один его каламбур. Увидев в Париже женщину, ведущую двух упирающихся собачек, я засмеялся:

– Эта женщина похожа на маму, а собаки вроде нас с тобой.

– И мы идем у нее на поводу, – мгновенно отреагировал Женя.

Однажды он сказал мне:

– Я уже забыл имя мистера Р.

– Эрик, – напомнил я.

– Ну, что ты! Я это имел в виду в переносном смысле, – ответил он.

Я оценил изящество ответа, но буквальный смысл неожиданно проявился с другой стороны. В октябре Женя написал из Англии мистеру Р. и своему старому классу. Ответа не последовало. Я решил, что мистер Р., любивший Женю, отделается новогодней открыткой, но и она не пришла. Унижения долгое время ничему не учили Женю, и он не только оправдывал своего бывшего наставника («Ты знаешь, как он занят! Не то, что ты: он за два года жизни в Италии не сумел выбраться в Рим»), а уже из Америки рвался написать в Англию людям, у которых эти письма не вызвали бы ничего, кроме насмешливого удивления.

Гордость и героизм не прилипали к нему. Их заменяли мелочность («Нас плохо приняли») и шкурничество. «Какой идиот едет в Ливан? Конечно, его там убьют». Он-то будет служить при миссии на Елисейских Полях. «Если отказаться от сотрудничества с КГБ, то гибель? Значит, надо сотрудничать!» Женин характер, так ярко проявившийся в раннем детстве (не полез бы в колодец за Жучкой, как Тёма), коренным образом изменился лишь в юности, особенно в студенческие годы, когда не животные инстинкты, а принципы стали определять его поведение.

6. Перед зеркалом

Другие отцы, другие дети

Я был хронически недоволен Женей: пустяковые, не по возрасту увлечения, эгоистичен, груб, занимается из-под палки; сколько его ни учи, в одно ухо влетает, из другого вылетает. На вечере в Кембридже мальчик, сидевший передо мной, ерзал, ложился на скамью и поднимал ноги. Отец (по виду рабочий) и глазом не моргнул, я думаю, не из принципа, а просто так: хочет валяться, путь валяется. Счастливый ребенок, счастливый отец! А я и глотка не давал Жене сделать без того, чтобы не напомнить: «Положи руку на стол, а локоть убери». Однажды, используя фразу, вынесенную в заглавие предыдущей главы, я сказал ему: «Трудный ты ребенок». «А ты трудный отец», – ответил он, не моргнув глазом. Какие бы разногласия между нами ни возникали, по главным вопросам мы не расходились во мнениях никогда.