Отец и сын, или Мир без границ

Одна из них – человек на велосипеде, а у него на плечах другой человек с палкой – вдохновила нас на собственный цирк. Незадолго до отъезда с дачи Женя научился кататься на трехколесном велосипеде. В городе он овладел этим искусством вполне: стал лихо ездить по комнате и поворачивать на полном ходу. Я предложил ему изобразить акробатов. Он ловко становился на седло обеими ногами и, согнувшись, брался за руль, а я быстро тащил велосипед, нисколько Женю не поддерживая. Или он становился на седло во весь рост; я одной рукой держал его, а другой катил велосипед. Такого второго книжного потрясения, как американский словарь, в Женином младенчестве не было, но некоторую роль в его видении мира сыграли Никины пуговицы, нашитые на картон. Он мог играть ими бесконечно долго. В дополнение ко многим цветам, которые он уже знал по картинкам, игрушкам и всяческим шоколадным «Волгам», возникли оттенки: бежевый, серебряный, золотой (оба на черном фоне), бледно-голубой и многие другие. Замечательно усваивались цвета, напоминавшие об овощах, фруктах и вареньях: апельсиновый, лимонный, салатный, вишневый. Впоследствии я читал, что многим детям различение цветов дается с трудом. Мы этих трудностей не знали.

Меньше всего я стремился к рекламе и замолкал при виде прохожих, но меня выдавал своей болтовней Женя. Однажды мы гуляли по лесу, и мимо нас прошли две молодые женщины. В руках у одной из них был букет из садовых ромашек и ноготков. Женя воскликнул, обращаясь ко мне: «Какой прекрасный букет!» Женщина остановилась и сказала: «По-моему, он говорит по-английски. Я ясно слышала…» – и она повторила конец Жениной фразы. Я не стал спорить.

Изумленная его возрастом (два года и три месяца), она подарила ему три ноготка, которые совсем было поникли, а потом ожили и долго стояли в вазе, и каждый день Женя оповещал меня о их состоянии именно этими словами («сначала поникли, а потом ожили»). Умиленные свидетели наших языковых забав часто дарили нам цветы и фрукты: то несколько клубничек, то пион, то мак, то вот ноготки и ромашки. Я все брал. За нами ходили дети и кричали «гудбай». Однажды у какого-то дома стояли мальчик и девочка лет пяти и шести. При нашем появлении они о чем-то пошептались, и девочка сказала: «А у нас есть английский сырок. Солененький такой». Когда на проезде Женя, увидев собаку, заорал: «A dog, a dog!» – то, по-моему, даже Андрюшин дедушка понял, что это не по-русски, в отличие от едзя-едзя, то есть red, когда-то принятого за «едем-едем», и опа, которое было вовсе не опа, а open (открыто).

Хотя ничего страшного Жене врачи не сделали, он начинал орать еще за полквартала от поликлиники. Но на втором этаже здания стоял аквариум. Женя (год и десять месяцев) увидел его издали и закричал: «Папа, фись (то есть fi sh)». К счастью, никто не обратил внимания; скорее, подивились ору. Вокруг толпились десятки детей; не шумел ни один.

У нас были польские пластинки – курс английского языка для иностранцев и песни из английского кинофильма. Они нравились Жене, он вылавливал знакомые слова, но его как будто удивляло, что на папином языке говорит кто-то другой. При мне он либо совсем не отвечал людям, заговаривавшим с ним по-английски, либо отвечал по-русски. Но однажды Никина мама взяла его в гости, а хозяйка там была учительницей английского языка, и он толково ответил на все вопросы о ромашке (какая часть какого цвета) и сообщил, что цветы надо ставить в воду.

Показывая на тот или иной предмет, дедушка часто спрашивал: «А как это называет папа?» Женя мгновенно давал правильный ответ. Иногда он по собственной инициативе просвещал меня: «Дедушка называет это так-то». За долгие годы детали полностью изгладились из моей памяти, и, не будь дневника, вспомнились бы самые общие вещи, в которых мало толка (пришел, увидел, победил или пришел, увидел, проиграл), но одна сцена пожизненно стоит у меня перед глазами.

Жене год и девять месяцев. Давно выяснилось, что за печенье он выйдет сражаться с Бармалеем. Учитывая это обстоятельство, Никина мама ввела в обиход пироги из остатков теста. Я не всегда был в силах сопротивляться, тем более что у нее имелось много способов перехитрить меня. И вот Женя сидит между мной и Никой, весь перемазанный, с набитым ртом, выковыривает клюковки из начинки и кричит: «Бэйа!» (то есть berry), «яга!» (ягода) – иногда путая, что кричать мне, что Нике.