После того, как доставка прошла успешно, занимаюсь ужином, а Платон, подхватив лопату, возвращается обратно во двор. Несколько раз чуть не порезалась, пока смотрела, как он отбрасывает снег сильными мощными гребками.
В доме, похоже, заработало отопление, или просто я согрелась, так что куртку скидываю, но раздеваться полностью еще рано.
Когда еда почти готова, достаю одноразовые тарелки, которые мы захватили с собой, и стаканчики для чая. Как чувствовала, не зря в магазине прихватила и простую бумажную скатерть. Как сразу заиграла сервировка!
Платон возвращается. Тоже сбрасывает куртку и садится перед дымящейся тарелкой, не сводя с меня взгляда, пока я режу хлеб.
— Что такое? — прожевав горбушку, спрашиваю.
— Хочу встретить Новый год здесь, с тобой.
Откладываю надкусанный хлеб в сторону. Еще мгновение назад голова кружилась от счастья, но теперь я почему-то снова вспоминаю, что не могу требовать вслух ответных чувств.
А еще лучше самой не признаваться, как бы сильно этого не хотелось. И не задавать вопросов о том, какие у нас отношения теперь и к чему это все приведет.
Он обещал быть рядом, а я обещала остаться. Просто и без дополнительных сложностей.
Так что прыгать от радости к нему на колени и рассказывать между поцелуями о том, что я уже знаю, в какие цвета мы должны покрасить спальню, и что обязательно нужно успеть забронировать кран для этой елки, всего этого делать я не буду. Это слишком личное… После таких слов следует признаваться в любви, а еще наслаждаться звучанием тех же трех слов в ответ.
Простых слов, которых я никогда не услышу.
Пауза затягивается, Платон не сводит с меня взгляда.
— Тебе просто надоела квартира, — прочищаю голос. — Ищешь новые места для секса, да?
— Может быть, — соглашается он. — Очень вкусно, спасибо.
— Пожалуйста…
— Лея… Что с тобой?
— Просто хочется быстрее скинуть всю эту одежду. Дом скоро прогреется?
Платон говорит о котле, который ему посоветовал прораб. О технических характеристиках, а я заставляю себя разжать кулаки и взяться за вилку.
Ничего такого, ничего такого же не случилось.
Ну почему я не могу радоваться, когда уже получила больше, чем мечтала? Почему мне все равно недостаточно того, что у меня есть?
После чая мне становится жарко, а может, это закипает ярость. Хотя больше похоже на невысказанные признания. Они, как забытые угли, тлеют в моей душе, и один случайный сквозняк может разжечь их и привести к катастрофе.
Платон тоже доел. Он чувствует меня, не знаю как, но ему достаточно быстрого взгляда на мое лицо, чтобы понять, когда мое настроение меняется.
Хотя мы все равно о чем-то продолжаем говорить, но все это фон. Помехи. Как включенное радио. Невысказанные слова, как невидимая паучья паутина, свисают вокруг нас, обвивая в кокон.
Я боялась признаться. Столько лет молчала… А теперь больше всего на свете, осмелев и сказав, что готова ради него остаться в России, я хочу признаваться ему. Говорить о своей любви к нему. Постоянно.
Вместо этого, стиснув зубы, выбрасываю одноразовую посуду, а продукты убираю в холодильник.
За окном темнеет, но на кухне нет света. Только свечи, которые мы привезли с собой. Это огромный пустой и тихий дом, полный в нашем распоряжении.
И в котором невыносимо жарко.
— Сколько градусов ты поставил? — бросаю взгляд на термостат.
— Достаточно, чтобы ты не замерзла, когда будешь лежать голой на этой мраморной столешнице.
Он подхватывает меня за талию и усаживает на столешницу, на которой мы только что ужинали.
— Лея, ты слишком громко думаешь… — его губы проходят по моей щеке, опускаются на шею. — Не надо…
— Но я…
Нельзя. Не надо говорить ему это.
— Тогда сделай так, чтобы я перестала думать.
Хотя бы сегодня.
Глава 42
Меня будит жужжание телефона, и в первую секунду после пробуждения я никак не могу понять, где это я оказалась и что это за пустая спальня с одной только огромной кроватью посередине.
А ведь живу здесь целую неделю.
Телефон на бесшумном режиме елозит по полу, так как ни прикроватных тумб, ни стульев все еще нет. Я эту тему не поднимаю, а Платон вроде как нехватки мебели никак не ощущает.
В полумраке кое-как хватаю телефон за край, но вместо того, чтобы вытащить, неаккуратным движением отправляю под кровать. Вылезаю из-под одеяла, припадаю к полу и все-таки достаю проклятый кусок пластика.
Платон все еще спит. Неудивительно. После умопомрачительного секса этим вечером я и сама проснулась с трудом. Его ремень, которым он связывал мои руки, все еще лежит тут же, на полу…
Щеки заливаются краской, когда вижу, что Юля звонит уже во второй раз. Первый ее звонок я благополучно не услышала. Слишком глубоко спала.
— Привет! — отвечаю шепотом.
— О, Лея! Наконец-то!... Кхм, я тебя не отвлекаю?
Уже нет, слава богу.