Отголоски тишины

– При каком монастыре? – не смог дольше молчать я.

– О, да я вижу, ты не только тулупа лишился. И голове досталось, правда? Понимаю. Все понимаю. Слушай, можно сказать, что тебе повезло, ты попал именно туда, куда и направлялся. Это монастырь святого Василия. Сейчас ты как бы еще и не в монастыре, ты у меня в каморке. Привратник я. Ну и голова моя старая, я же не сказал, как зовут-то меня! Тотчас исправим – я дед Петро, а дед Петро, это я. Касаемо того, кто ты, я знаю, у тебя в грамоте написано. Спасибо настоятелю, читать немного умею! – его голос прозвучал с такой гордостью, которую и подделать невозможно. – Вот, правда, глаза уже не те, что были лет пятнадцать назад. Старость, но то, что написано крупными буквами, я прочесть могу. Что ж будем знакомы, гость наш долгожданный, Иван!

Дед выпил за знакомство, я же протянул руку к своему письму.

Настоятелю монастыря св. Василия.

Любезный мой друг, уважаемый брат в вере, дражайший мой Феофан. Памятуя наш разговор на священном синоде, исполняю данное мной обещание и направляю к тебе своего посланца.

Зовут его Иваном. Несмотря на юные лета, он как никто иной подходит для исполнения нашей миссии. Пусть он лишь послушник при монастыре, у него математический ум и он отменно владеет искусством тайнописи. Посему я просто уверен, его помощь будет безмерно полезна твоей, можно так сказать, молодой, обители.

Я надеюсь, его знания будут полезны тебе, следовательно, и всему нашему делу. Верю, совсем немного времени минует, и я получу от тебя первую весточку. Далее же мы продолжим общение нашим тайным языком.

За сим прощаюсь и жду ответа.

20 дня месяца декабря года 1683 от Рождества Христова.

Пока я дважды перечитывал короткое послание, дед Петро расстелил тулуп на деревянном лежаке, сам присел возле печи, протянул обе руки к теплу.

– Ты ведь устал, поди, с дороги-то. Я там постелил, ложись, отдохни. Выспись, а утром, что-нибудь да придумаем.

– Но это ваша постель!

– Ничего, ты отсыпайся, а мне так оно по уставу не положено. Я ведь здесь для чего нужен? Правильно. Чтобы оберегать мирный сон обитателей монастыря. Да ложись, говорю тебе. Все равно раньше, чем завтра, да еще и ближе к обеду, нас не откопают! Так что спи!

Я не стал возражать. Зачем? К тому же, как оказалось, я еще и спать хотел. Не иначе как не один час на облаке плыл, устал. Заплывы на облаках, они так утомляют! Потому и не удивительно, что стоило мне замотаться в теплую овчину, как я сразу же уснул. Крепко, но не без сновидений. Во сне я летал наперегонки со своим старым знакомым – большущим стервятником. Он постоянно выигрывал, а когда в очередной раз прилетал к финишу первым, оборачивался ко мне, громко каркал (просто большая злобная ворона!) и, точно как и ранее, демонстративно отворачивался от меня. Только уже не презрительно, победоносно…

Проснулся я, как казалось, ранним утром. Сквозь мутное стекло маленького окошка еле-еле пробивался свет, такой блеклый, неясный, почти неразличимый. В каморке кроме меня никого не было. Не было старого привратника, не было огромного тулупа, который ранее висел на гвоздике у дверей. Все это плюс отсутствие валенок доходчиво намекало на то, что дед куда-то вышел. Вот только куда можно выходить в такую рань, да еще и из здания целиком и полностью заваленного снегом? Непонятно.

Огонь в очаге давно погас, но в тесной комнатке было по-прежнему тепло, я бы даже сказал жарко. Вспомнилась виденная вчера картина – монастырь, полностью заваленный снегом. Чему тут удивляться! В этой утлой каморке с ее толстыми стенами, да под многометровым слоем снега еще долго не похолодает…

Дверь, в которую я ввалился, была закрытой, более того, ее надежно удерживал огромный деревянный засов.

«Есть вторая дверь, – принялся размышлять я, – та, что в противоположной стене. Она должна быть незапертой, ведь дед куда-то же вышел! Думаю, она ведет во двор». Чтобы проверить свою догадку, я взялся за ручку, потянул на себя массивную створку. Дверь легко распахнулась, пропуская меня наружу, а морозный воздух внутрь. Я ступил на порог, замер, растерялся, удивился, застыл, залюбовался. Еще бы, ведь снаружи прозаичной до серости коморки творилась сказка. Самая настоящая, холодная, снежная, зимняя, но неимоверно красивая сказка…

Она начиналась у самой двери. По обе стороны ровненько, словно так было кем-то спланировано, возвышались сугробы. Одинаковые, с гладкими стенами, они сопровождали дорожку, в дальнем конце которой трудился дед. Его широкая деревянная лопата вгрызалась в толщу снега, ритмично вздымалась ввысь, замирала на мгновение, комья снега слетали с нее, также на мгновение замирали в воздухе и падали. Падали на белоснежные горы увеличивая их и без того внушительную высоту. Легкий ветерок не решался мешать энергичному привратнику, он лишь слегка поигрывал редкими снежинками, сдувал их с насиженных мест, заставлял кружиться вокруг старика и оседать на очищенную дорожку, легким невесомым ковром.