Открытое письмо молодому человеку о науке жить

А вот и великий XIX век. Глаза разбегаются от обилия шедевров. Не будем забывать нашу задачу. Речь идет о небольшой постоянной библиотеке. Выбирать нужно осторожно и тщательно. Бенжамен Констан? Шатобриан? Само собой разумеется. "Замогильные за-писки"* всегда будут с вами. Местами они не уступают Рецу и Сен-Симону, хотя и слишком певучи. Рядом с ними дневник, который вел Лас Каз на острове Святой Елены. Наполеон много знал о людях и власти, у него же можно поучиться и стилю. Что касается Стендаля и Бальзака, тут я непреклонен. Прочтите их произведе-ния все до единого, они пригодятся вам во всех случа-ях жизни. Я неразлучен с этими двумя романистами вот уже более шестидесяти лет и, перечитывая их, вся-кий раз открываю новые и новые красоты. Стендаль предложит вам образ жизни благородный и восхити-тельный, хотя и несколько безрассудный. Бальзак по-знакомит вас со всеми образами жизни, от самых по-рочных до самых достойных. Он обнажит перед вами пружины общества. Франция мало изменилась с тех пор, как он о ней писал, и наше время, время больших потрясений, больше похоже на эпоху "Человеческой комедии", чем пошловатый конец XIX века.

Шатобриан, Бальзак, Стендаль -- эти три вершины возвышаются над горной цепью. Сент-БJв? Я не без удовольствия читаю его, как говорил Бальзак, "биогра-фии незнакомцев"*, но человек он был ненадежный и далеко не всегда высказывал справедливые суждения о современниках. Флобер? Талант и трудолюбие позво-лили ему, несмотря на отсутствие гения, создать два прекрасных романа -- "Госпожу Бовари" и "Воспита-ние чувств". Жорж Санд? "История моей жизни"* и, быть может, начало "Консуэло"*. Следующую вершину

(597)

являет собой Гюго. Глупцы говорят, что он был не-умен. Прочтите "Увиденные факты"*, "Отверженных" и судите сами. Возьмите Гюго-поэта себе в спутники. Гюго с ранней юности виртуозно владел французским языком, изобретал чудесные ритмы, воспевал простые и сильные чувства и не утратил своего мастерства до глубокой старости. Бодлер, Малларме, Валери, Вер-лен, которых ему противопоставляют, восхищались им и подражали ему. Впустите и их в свое святилище. А с ними Рембо, который будет вам полезен, когда вами овладеет дух мятежа, а это рано или поздно случится. "У того, кто в двадцать лет не был анархистом, -- говорил Ален, -- к тридцати годам не хватит сил даже на то, чтобы руководить пожарной командой".

Пьесы Мюссе остаются самыми шекспировскими из французских пьес, забавны его "Письма Дюпюи и Котоне"*; в ранней юности меня трогали многие его стихи, но, раз надо выбирать, я выбираю Гюго. Ален презирал Тэна и Ренана: он называл их "церковными сторожами от литературы"*. Я не так строг. На "Про-исхождение современной Франции" и "Философские драмы" стоит обратить внимание. Другая мишень Алена -- Мериме, но мне кажется, в данном случае неприязнь объяснялась не столько литературными, сколько политическими соображениями: Ален не мог простить Мериме, что во времена Второй империи тот стал сенатором. Меж тем под холодностью Мериме таилась робость чувствительного человека; ради краса-вицы императрицы, которую он ребенком сажал себе на колени, он закрывал глаза на пороки Империи*. Его сухость была сродни стендалевской: в основе ее лежала стыдливость. Прочтите "Кармен", "Этрусскую вазу", "Двойную ошибку"; вы, как и я, не раз к ним верне-тесь.

На горизонте еще одна вершина. За пологими скло-нами, на которых прошла моя юность -- романами Франса и Барреса, -- высится гора -- Марсель Пруст. Он не уступает в величии Бальзаку, хотя в отличие от последнего силен не изображением картины общества (мир его мал), но непревзойденным анализом меха-низмов памяти, чувств и творческого процесса. "В по

(598)

исках утраченного времени" -- поэма о времени, кото-рое можно вернуть только с помощью искусства. Рядом с Прустом в вашем святилище расположатся его современники -- Валери и Ален. Вы знаете, что Ален был моим учителем. Я хотел бы, чтобы он стал и вашим. В трех томах "Библиотеки Плеяды", содержа-щих его наследие, есть все: мораль, философия, опре-деление сущности искусства и сущности религии. Его неровная, отрывистая манера письма поначалу пока-жется вам трудной. Не отступайтесь, вы почувствуете всю ее прелесть. Лично я понял Платона, Аристотеля, Канта, Декарта, Гегеля, Огюста Конта только благода-ря Алену. Осмелюсь сказать больше: благодаря Алену я понял жизнь и людей. Как он распахнул передо мной дверь в мир Бальзака, так я распахиваю перед вами дверь в мир Алена; это самый богатый подарок, какой я могу вам сделать.