ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

Наливайко воевали за веру, и будто бы одного из них замуровали живым в каменном

столбе, а другого сожгли торжественно среди Варшавы в медном быке.

Эти ничтожные и смешные проявления поповского соперничества были

пророчеством событии грозных. Еозаки, через полстолетия, действительно явились в

той роли, которую приписывали им современники Косинского и Наливайка. Русская

вера в самом деле превратилась у них в люпус релию, вопиявшую Господи помилуй, и

пе миловавшую ни католиков, ни православных. Но для того, чтобы совершилась такая

метаморфоза на русском Юге, надобно было русскому Северу сделаться для Козаков

практическою школою лицемерия, предательства и беспощадности. Эту школу

устроила там, с церковными целями, не останавливающаяся ни перед чем иезуитская

политика Христова наместника.

Еще при наследнике Иоанна Грозного, царе Феодоре, проживавшие в Москве

иностранцы замечали, что Римская Курия рассчитывает на смуты, долженствующие

возникнуть в Московском Царстве вследствие высокого и опасного положения Бориса

Годунова, которому предстоитъ—или проложить себе дорогу к престолу убийством

малолетнего царевича Димитрия, законного наследника после бездетного брата,

Феодора, или сделаться жертвою боярской зависти и мести. Предсказания сторонних

наблюдателей московской жизни оправдались, и вместе с тем оправдались подозрения

неприязненных Риму иностранцев, что латинские прелаты, появляющиеся в Москве

под разными предлогами, имеют г. виду изучение опасных сторон московской

государственности. Царевич Димитрий был убит подосланными в Углич злодеями, а

его имя принял па себя в Польше какой-то проходимец, очевидно подставлепный теми

людьми, которые возбуждали в Москве пророческие толки задолго до кровавых

событий.

Эту загадочную личность приняли под свое покровительство не-

112

.

сколько знатных представителей нольскорусской республики, и сам король

Сигизмунд III благоприятствовал обманщику. Названного царевича Димитрия повели в

Москву под прикрытием вольнонаемных панских дружин. Были в Польше честные

патриоты, называвшие такое нарушение мира с Москвою вероломством; но их не

послушались. Разбойный элемент польскорусского общества нашел в том походе

работу как раз по себе. Он увлек за собой и Запорожцев. успевших уже оправиться от

нанесенного им, лет восемь тому назад, удара. Таким образом наше днепровское

козачество попало на широкий путь развития своей Косинщины и Наливайщины.

Московское Царство было в то время отделено от Польши и Малороссии

пустынными пространствами, которые назывались в нем полевыми или польскими

украйнами. Эти украйны служили убежищем всякого рода безземельникам^

называвшимся, так же как и в Польше, козаками. Одни из них отправляли сторожевую

службу и состояли в ведомстве пограничных воевод; другие проживали, в качестве

вольных сторожей и работников, у местных землевладельцев; третьи промышляли

обыкновенным и в московских ив польских украйнах воровством, перекочевывая из

притона в притон, и все имели ту общую черту, что легко переходили из оседлого быта

в кочевой, из кочевого в оседлый, меняя роль благонадежных людей на разбойно-

хищническую, а из разбойников и хищников делаясь опять людьми благонадежными.

Оседлое население пограничного московского края, вместе с воеводским

управлением своим, иной раз трепетало перед этим анархическим классом, страшным

именно потому, что его „не по чем было сыскивать"; но, задабривая одних и стращая

других Козаков, удерживало зыбкую в своих правилах орду от крупных и мелких

посягательств на имущество классов торговых и промышленных.

Лишь только вольнонаемная шляхта, заодно с запорожскими добычниками, пришла

в московские владения, все люди, которых не по чем было сыскивать, заговорили

громко в украинных городах и посадах о царевиче Димитрии. Воеводы, с

малочисленными своими стрельцами, и заставные головы, с разъезжими козаками,

струсили. Обширный пограничный край в короткое время признал самозванца

законным наследником царского престола, а Бориса Годунова похитителем и лиходеем.

В течение осени и зимы успехи самозванца в так называемой Севернице еще

колебались. Къ

.

113

весне молва о дивном спасении зарезанного будто бы в Угличе царевича облетела

Россию. Недовольная своим правительством чернь обрадовалась возможности

переменить одно царствование на другое. Под грозой повсеместного мятежа, дворяне и

самое духовенство не смели стать против толпы искателей легкой поживы. Москва,

приученная к предательству двуличной политикой самого Годунова, готова была

выдать его названному царевичу. Но царь Борис внезапно умер. Выдали клевретам

самозванца только 16-ти летнего сына Борисова.

На престоле высоко заслуженных перед потомством собирателей Русской Земли сел

темный бродяга, и приступил было уже к преобразованию самобытной России в духе

западных держав, из которых лучшею, в его глазах, была Польша. Его крутые и

непоследовательные приемы в замене старых порядков новыми, его презрение к

русским обычаям, крайнее пристрастие к иноземщине вообще, а к польщизне в

особенности, и наглое самохвальство перед сановитыми москвичами — помогли