ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

сравнения, не такая, какая досталась козакам под ИИилявцами, „потому" (замечает

Оевецим), „что козаки иа серебре ие едали и цугами в каретах не езжали". Взяли

победители без победы весь скарб Хмельницкого, а было в пем, по показанию Крысы,

две бочки талеров для уплаты Орде. Жолнеры так поживились при этом, что одному

товарищу досталось 1.500 дукатов. Взяли также паны 60 пушек, из которых 18

оказались прекрасной работы, с лафетами, 7 бочек пороху, кроме того, чтб было

расхватано жолнерами, бесчисленное множество огнестрельного и холодного оружия и

до 20 знамен,—в том числе знамя, которое послал король Хмельницкому чрез

коммиссаров. Оно было красного цвета, с изображением белого орла и двух русских

крестов. Другое знамя, в том же числе голубое, было то, которое дал козакам Владислав

ИУ в 1646 году, зазывая в Турецкую войну. На нем был изображен орел, пополам белый

и красный.

В плен взяли турецкого посла, втоптанного в болото, и посла от

константинопольского патриарха,. присланного к Хмельницкому с благословением на

войну и с освященною на Господнем Гробе саблею. Из коринфского митрополита,

Иоасафа, Поляки сде-

262

.

лалп александрийского патриарха, Евдокеия, даже константинопольского

патриарха, „или, вернее, обманщика (albo raczej imposlora)®... О нем рассказывают и в

иаше время польские историки, что он рассчитывал иа свою величественную бороду и

иа важность своего сана, как на оборону от смерти. Он де вышел в золотом облачении,

в огромной митре из красного бархата, покрытой кругом кусками золота в виде

крестов, сопровождаемый священством, крестами, свечами, церковными хоругвями; но

ему тем не менее отсекли голову. Это бумагочериильное утешение подобает нам

предоставить иашим иноверным завистникам, хотя бы в действительности смерть

постигла Иоасаоа без всякого народа. Козаки паши, будучи на их месте, говорили би то

же самое z ueiecha о смерти бискуиа и арцыбискупа в панической давке, а тем еще

паче, когда бы злостная фантазия вмешала в ату давку римского папу, которого паши

православним, подзадоренные протестантами, давно уже заклеймили не только именем

обманщика, но и антихриста, предоставляя потомству судить, кто насколько действовал

обманом и поступал противно учению Христа. Польская историография включила и

митрополита Сильвестра Косова в число беглецов, ускользнувших из. козацкого

табора. Но Хмель не мог держать Коса в своем походе под надзором козацкой полиции;

а что Кос не веровал в его форту ну, или гнушался его подвигами, видно из его письма

к Радзеёвскому. „Лишь только долетело до меня перо вашей милости® (писал ои), „в

тот же момент (in eodem jtundo) послал я к его милости пану гетману запорожскому

свои отсоветования от войны во внутренности отечества (dissuasorias od wojny in

visceribus palriac) Ответ получил я вот какой® (и прописал его целиком).

Весь церковиый аппарат, вместе с тремя колоколами, печатью Запорожского Войска

и серебряпым портфелем Хмельницкого, уцелел от расхищения, как трофей панской

победы. В портфеле Хмельницкого хранились: султанский диплом на русское

княжество, договор с И’акочием, войсковой реестр, счет приходам и расходам. Еслибы

в бумагах беглого гетмана били найдены следы казни гетыаншн, паиш Чаплинской, то

об этом разгласил бы сам король г wieltaj. uciecha. Но вместо утешительных для панов

и их коронованного совмеетшша находок, оказалась находка весьма печальная и

постыдная: в козацкой канцелярии были открыты сеймовые диариуши и специальные

реляции всего, что шх делалось наисекретнейшего на сеймах, на сенаторских радах и

даже в ко-

.

263

ролфвских покоях. „Доблестные Поляки" Оссолинского продавали разбойнику свое

„свободное королевство, охраняемое" (по словам знаменитого канцлера) „стеною

любви к отечеству и взаимного доверия". Хмельницкий (возьму здесь меткое слово

козацкого Самовидца) „смазывал им шкуру их же собственным саломъ": грабя у них

золото, платил им этим золотом за предательство милой ойчизны.

Подобно тому, как наши козакомаига издавна твердили своей публике о муровапных

столбах, о медпых быках, о зверском терзании, среди собравшихся в Варшаве

сановников, наших героев чести и веры вместе с их женами и детьми, о поголовном

истреблении Руси за то, что опа—Русь, и всю эту ложь завещали для обработки

нынешним ученым историкам, да гениальным беллетристам,—подобно этому и в

папских ополчениях разжигатели международной вражды находили множество

верующих в то, что козацкий табор (хотя это гораздо правдоподобнее) был полон

полунедомучеиных пленников, ободранных живьем, жаренных на рожнах и пр. и пр.

Но если в козацком таборе и не было таких мучеников, то по одному воспоминанию о

том, что делали козаки над папскими женщинами, старцами, детьми и сосущими

младенцами, подогретые своими проповедниками жолнеры имели теперь случай

доказать, что в бесчеловечии не уступали опи своим противникам, козакам. Здесь было

много седовласых старцев, и почтенных матрон, убежденных в святости козацких

деяний не менее звягельской кушперки,—много красавиц девиц и нежного возраста