ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

стороны, козаки, слыша, что нет уже на свете грозного Князя Яреми, вдохновились

новой завзятостыо против Ляхов и Недоляш» ков. Когда паны подошли к местечку

Трилисам, принадлежавшему к белоцерковскому староству, и остановились в

небольшой миле от него, охотники-шляхтичи принялись восстановлять по-козацки

славу побитых козаками хоругвей. Они грабили и жгли подгородные хутора; они

избивали все живое, не сознавая, что сеют в обетованной земле драконовы зубы,

которые будут без конца терзать их польское потомство. Козацкая чернь, в знак

презрения к панам завоевателям, показывала им задния части, а некоторые, среди

всяких других ругательств, кричали им: „Ляхи! продайтесь нам? не псуйте коней: ато

ни на чому буде втекати в Кракивъ".

Местечко сохранило в своем названии память о трех лесах, которые, может быть,

видел Контарини в XV столетии, когда Rossia hassa состояла из безлюдных пустынь. От

этих лесовъ» уцедели вокруг него великанские дубы толщиною в пивную бочку, а

множество других дубов употреблено было жителями для устройства частокола,

который казался им непреодолимым. Кроме укреп-

299

ленного таким образом вала, в Трилисах, как и во всяком тогдашнем городке, был

замок, снабженный пушками. Из-за развесистых древних дубов эти пушки стреляли

завзято по разорителям любезных украинцу хуторов и пасек. В Трилисах заперлось

тысячи две черни и 600 Козаков, предводимых сотником Богданом. Прилегавшее к

местечку длинное, широкое, болотистое озеро придавало еще больше смелости его

защитникам. Даже и женщины вооружились косами. Корсунский герой Потоцкий

вознамерился застращать своих победителей истреблением Трилис. Остановив приступ

к местечку, дождался он пехоты, а между тем велел приготовиться к бою по одной

хоругви из каждого регимента.

На заре 24 (14) августа грянули пушки. Не устоял против них частокол из

великанов-дубов. Множество волонтеров, обдирал и руинников даже родной

шляхетчины, как бы творя поминки по князе Вишневецком, вломились в местечко

вместе с пехотой и произвели поголовную резню, не щадя ни женщин, ни детей.

Уцелели только те женщины, которых служилые Волохи и другие товарищи уводили к

себе в лагерь за местечко (ktore niektorzy ochraniali, uwodzc za miasto, jako Wolosza i

inne towarzystwo, tego sobie aabrawszy)... „По милости Божией* (пишет автор дневника,

мокнув перо в горячую кровь) „теперь есть у нас чем оживить пехоту; только хлеба

всего труднее добыть, так как его надобно молотить и печь, а напитков, без которых

нам очень худо, если и покажется немного, то дорого: кварта горелки по 3 злотых, пива

но 1 зл. и 15 грошей, мед по 2 зл. и 15 гр. гарнец, и то самое горшее, вино по 8 зл.,

петерцимент (испанское вино) по 10 зл.

' гарнецъ*.

Возблагодарив за Божию милость резнею и грабежем, продолжавшимися целый

день,—ночью, с обновленными силами, приступили жолнеры к замку. Служил в

регименте Богуелава Радивила 60летяий ветеран религиозной войны, капитан Штраус.

Этот мастер своего ремесла вломился в замок первый и гнал перед собой целую толпу

Козаков; но храбрая козачка нанесла ему два смертельных удара и нала с честыо под

мечами его дружины. Погиб и другой наемный Немец, капитан королевской гвардии,

Балл, вместе с 30 своим* сподвижниками. Замок был взят лишь в 4 часа утром.

Осажденные пытались бежать вплавь и на челнах через пруд, но их встречали

ружейною пальбою. Спаслись весьма немногие. „Множество труповъ* (пишет

мемуарист) „валяется всюду

300

.

по ямам, дивницам, коморам, кругом местечка и до полям, гак мужчин, так и

женщин с детьми... Все местечко с замком и хуторами обращено в пепел; погорели и

церкви; даже дубы, окружавшие замок и местечко, малым чем тоньше пивных

варецких бочек, и те сожжены; словом, все вигублено огнем и мечем. Скота досталось

каждому войску страшное множество (bydia sroga rzecz wojsku dostaia si§ kaidemu)“.

Мясковский доносил королю о разорении Трилис в качестве стратегика и политика.

„Августа 23 остановились мы в двух с половиною милях под трилисскими

пасеками среди необозримых пажитей, и в один час лагерь наполнился всякою

живностью с козацких хуторов не только для необходимого, но и для роскоши (non

solum ad necessitatem, ale i ad delicias), что трудно было воспретить голодным и

гетманскою трубою. Но неукротимая чернь (effrenis plebs), видя перед глазами наше

войско довольно огромное, не выслала и живой души с просьбой о помиловании,

напротив, осыпала наших тысячью ругательств (mille conviciis impetebant)... Пан

Краковский употреблял всякия средства, чтобы привести их к покорности, но они и

слышать о том не хотели. Поэтому в день св. Варфоломея, который, яко мученик, хотел

ознаменовать свой день широким кровопролитием (jako Martyr, effuso cruore dzieii swoj

chcial illustrare), пан полевой писарь (Пршиемский) пошел на самом рассвете, в Божий

час, под местечко с 600 пехоты, прикомандированной из разных региментов, и 400

своих драгун да с четырьмя полевыми пушками, и, видя, что мы не могли никоим

образом идти далее в Украину, не отворив этого прохода через речку Каменицу,