которую миновать нигде не могли, а притом не слыша никакой просьбы о помиловании,
велел ударить из пушек в крепкий частокол, составленный из цельных дубов, и,
проломав его, должен был уже отважиться через ров, хотя сухой, но крутой и глубокий,
на приступ, который, по милости Божией, совершил успешно (feliciter Z laski Boiej
successit): ибо гарнизонные козаки, устрашенные нашею решимостью, начали
отступать в зкмок, более крепкий, нежели местечко. По долгом козацком
сопротивлении и по долгой кровавою игре, в которой пало два капитана и один
хорунжий (Волет) вторгнулись наши в зймочек, где поражением и истреблением всех,
без различия пола и возраста, отмстили потерю своих, хотя и невозвратимую,—
пощадили только тех, которых рассудительнейшие увлекли от ярости воинов (strage et
caede kozakow, ulti sunt
.
301
i acturam lubo incomparabilem suorum, sine discrimine poniekd sexus et aetatis, chyba
ktorych baczniejszy sustraberunt furori militum). И трудно было, поистине, укротить
жолнеров, жаждавших мести (avidum vindicatae cohibere militem).., Сотник их,
комендант старинный с предков козак (Богдан) взят живым, и когда его спросили: что
вас привело к такому упорству? отвечал, что сегодня хотел нам Хмельницкий прислать
ночью подкрепления из Хвастова, не думая, чтоб это местечко так скоро было взято. В
Хвастов не могли уйти больше 20 Козаков: ибо и тех, которые переплывали челнами,
наши тотчас на берегу перенимали и убивали. В один час местечко сделалось жертвой
огня с замком и прекрасною церковью... Думали, что это хлопское упорство легче
преодолеть огнем и мечем (ta chlopska pernikacia facilius dometur szabla i ogniem),
нежели угрозой и снисхождениемъ".
Хмельницкий в тот же день, когда Мясковский доносил королю (26 римского
августа) об истреблении Трилис, прислал к Николаю Потоцкому смиренное,
миролюбивое и богобоязненное пиеьмо, а это значило, что он готовит ему нечто
противоположное.
„Видит Богъ“ (писал старый лицемер), „что мы не желали дальнейшего разлития
крови и довольствовались ласкою его королевской милости. Но вот опять зачепка с
обеих сторон! Которая сторона больше виновата, пускай судит Бог. Нам трудно было
наклонять шею под меч: мы были принуждены обороняться. А на его милость короля,
нашего милостивого пана, не поднимали рук: ибо и под Берестечком, где войско не
испытало милосердия его королевской милости, мы должны были уступить ему, яко
своему пану, и идти к своим домам, желая уже впредь мира. Но, так как ваша милость
изволит поступать с войском своим, мы знаем, что это клонится не к миру, а к
большему разливу крови, и что это совсем (totaliter) не с нашей стороны делается,
свидетельствуемся всемогущим Богом. А так как вашмость пан отправлял с нами
экспедиции неоднократно, то с обеих сторон должна быть невознаградимая шкода: и
теперь, если не употребишь сострадания, каждый готов умереть при своем убожестве,
и восхочет положить голову: ибо всякая пташка охраняет свое гнездо, как может... Мы,
однакож, о вашмость пане думаем, что, умилосердясь над христианством, чтобы с
обеих сторон не разливалась невинная кровь, благоволишь желать святого мира. И мы
его сильно желаем, и вашмость пана просим, чтобы вашмость пан, яко primas regni,
мудрым своим советом благоволил устроить, чтоб уже кровавый
302
поток был остановлен, и внести к его королевской милости, нашему милостивому
пану, предстательство о нас, чтоб он благоволил оставить вас при наших вольностях и
возымел отеческое милосердие над своими подданными. Пускай бы уже в королевстве
его королевской милости процветал желанный мир, и соединенные силы были готовы
на службу его королевской милости; а чего бы вашмость пан требовал, благоволи
вашмость, наш милостивый пан, объявить, не наступая с войсками: ибо мы уразумели,
что вашмость пан, как это изволил выразить в универсале своем, писанном в Белую
Церковь, не желаешь уже больше разлития крови. И мы также с войсками своими не
будем двигаться, а будем ожидать милостивой декларации от вашмость пана, которую
надеемся получить в понедельник. Просим и вторично вашмость пана, а за дознанное
благодеяние и милость доживотно будем обязаны отслуживать нашему милостивому
пану. Теперь же поручаем себя усердно с униженными нашими услугами. Дан с табора
Явзеня... августа 1651й.
На письмо Хмельницкого Потоцкий не счел нужным отвечать. Ответ взял на себя
киевский воевода, Киеель. Узнав о судьбе Трилис, козаки оставили Хвастов, который
был очень нужен Потоцкому для свободного сообщения с Полесьем, для помещения
возов, которые, увеличиваясь в своем числе безмерно, затрудняли движение войска, а
также для больных, которых было в войске много.
В Хвастове не застали паны и одного человека: козаки, в числе 4 000, бежали в
Белую Церковь, где стоял Богуп с значительною силою. Для нас непонятно, почему
сотника Богдана, взятого в Трнлисах, посадили в Хвастове на кол. Еще непонятнее
факт, что ночью кто-то украл его вместе с колом. „Не известно куда он девался*
(сказано в дневнике). „Велели смотреть, не похоронен ли он. Полевой гетман грозил