ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

тому, кто его украл (grozit sie na tego, kto go ukradl), и был бы наказанъ*.

„Теперь уже войско приходит в себя* (пишет автор походного дневника): „ибо

здесь, по милости Божией, края обильные урожаем хлебов; только надобно молотить, и

кто умеет, молотит, или у кого есть такая челядь. И страшно большая здесь копа (srodze

tu g§sta кора), какой в Польше не увидишь*.

Августа 30 (20) явился от киевского митрополита к коронному великому гетману

монах с выражением от лица греческого духовенства покорности королю и с просьбой

о покровительстве.

303

„Он оправдывался® (сказало в дневнике), „что, по причине завоевания этих краев,

не мог никоим образом прибыть раньше. Вместе с тем поздравлял с победой, моля

Господа Бога, чтоб его милость король мог скорее видеть свое королевство®. А

Кутнарский привез письма от волошского господаря, и вместе с ними отдал Потоцкому

прекрасного коня, весьма богато оседланного, три кисти с драгоценными каменьями,

еще от Солимаиа, турецкого императора, два персидские ковра, тканные золотом, и две

штуки персидского златоглава.

Сентября 2 Потоцкий получил от князя Радивпла уведомление, что он идет на

соединение с коронным войском, как в это время прибыли и два посла от

Хмельницкого, Роман Катеряшый и Самара. Их провели сперва чрез весь лагерь к

Адаму Киселю, которому вручили покорное письмо Хмельницкого к Потоцкому. С

ведома Потоцкого, Кисель читал им длинную проповедь о том, что коронный гетман

тогда только будет трактовать с козаками, когда они —или Хмельницкого выдадут, или

всю Орду, которая пришла к ним, вырежут, а мурз отдадут живыми.

На другой день привели Катержпого и Самару к Потоцкому в то самое время, когда

войско садилось на коней и вся военная музыка весело и громко играла. „Оба они®

(пишет мемуарист) „упали ж ногам пана Краковского и подали письмо. Прочитав его,

пан Краковский выговаривал им все пх злодейства, особенно же то ехидство, что

Хмельницкий послал за Ордой, а они просят о помилования®. „Поэтому® (сказал им

гетман) „не могу я отвечать на письмо Хмельницкого: ибо не признаиб его вашим

гетманом после того, как он поднял руку на его королевскую милость, а к вам, к

вашему войеку напишу, что его королевская милость дал мне в одну руку меч, а в

другую—милосердие. Не могу я приступить к трактатам с вами иначе, как, если вы

сделаете одно из двух, что вам пан воевода киевский напишет моим именем; а времени

для образумления даю вам три дая, до среды: потом немедленно наступлю с литовским

войском, и христианская кровь должна разлиться®.

С этим один посол тотчас поскакал на Русаву, а другой остался в панском лагере.

В тот же день двинулся Потоцкий к Василькову. Приведенные к нему языки

показали, что козаки в Белой Церкви мучили двоих пленных жолнеров, допытываясь,

как велико панское войско, но те на пытках говорили в одно слово, что в Украину при-

804

.

шло все войско, бывшее под Берестечком, только нет короля, а посполитаки на свое

место прислали жолнеров. „Потом их кропили горилкою й медомъ* (пишет

мемуарист), „и хотели вынудить у них число войска; но те говорили то же, что и на

мукахъ*. Кои* фесеату их послали ночью к Хмельницкому, с просьбой, чтоб онъ—или

позволил имъ—покориться польскому войску, или же позаботился о добрых

подкреплениях. Там же посадили на колья десятка полтора Немцев, а других жарили на

рожнах за то, что сотника их, взятого в Трилисах, покарали колом. Поздно ввечеру

митрополит прислал Потоцкому добрых напитков. Посланцы его рассказывали „о

сожжении Киева*, и какая великая добыча досталась литовскому войску, как в деньгах,

так и в движимости. ИИо их словам, ее надобно было считать миллионами: ибо только

у трех купцов нашли 160.000, а сколько же у других в серебре и драгоценностях,

которых большая часть осталась в Киеве после пиля вецкой добычи!

По плану Хмельницкого, который он чертил себе перед началом войны, Литовским

Княжеством предполагалось овладеть одновременно с Короною. Как Каиерский-Костка

должен был неожиданно наводнить взбунтованною чернью Краков, так с другого края

сшивной Польши был послан какой-то Тарасенко для внезап ного нападения на

Рославль. Тарасенко, не тревожа Белоруссии слухами о наступлении нового Наливайка,

провел как-то 4.000 Козаков через московское пограничье. В Брянске привел он свое

войско в порядок, снарядил окончательно, и вторгнулся в Рославль 16 июня, ночью,

„без борьбы и кровопролития*, как доносил своему воеводе под Берестечко

смоленский подвоеводий, Мстиславский подкоыорий. Находившиеся там в

незначительном количестве шляхтичи, а также и подстаростий, бежали. У Тарасенка

было 7 пушек. Козаки его сидели на прекрасных лошадях и были одеты в белые

свитки. Первое известие о них было получено, когда они отправили вперед свои чаты

для собирания живности. Был слух (конечно, распущенный ими самими), что они

получили царскую грамоту к пограничным воеводам, разрешавшую пропустить их в

Литву еще на русского Николая (9 мая). Но брянский де воевода задержал их и послал

просить вновь царского распоряжения, так как польские послы находились тогда в