ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

но .гетман, вспылив, ответил: Ваши увещания имели столько же веса, как этот кукиш,

причем он показал кукиш воеводе. Поистине стыдно и позорно для вождей заниматься

такими школьными выходками. Воевода ничего не ответил, но вышел из комнаты. В

третий раз гетман обругал воеводу, когда тот попрекнул его тем, что он, в письмах к

королю, исключительно себе приписывает всякое успешное действие.

„Как образец безобразия" (продолжает Освецим), „до которого войско дошло

вследствие этих ссор и неуважения подчиненных к вождям, приведу очень грустный

случай. Когда 18 марта козаки очистили Прилуку, туда отправилось для собрания

фуража несколько тысяч войсковой челяди. На обратном пути, жолнеры из полков

гетманского и князя воеводы русского ограбили жолнеров брацлавского воеводы.

Утверждали, что зачинщиком беспорядка был какойгто товарищ из хоругви князя

Вишневецкого. Врацлавский воевода, требуя по этому поводу удовлетворения у

гетмана, попрекал указанного товарища, Присутствовавший при этом наш

ИИезабитовский, поручик той роты, в которой служил товарищ, заметил воеводе:

„Ваша милость постоянно к нам придираетесь". Разговор обострился. Наконец воевода

сказал Незабитовскому: „Тебе приста ло скорее быть быком, чем жолнеромъ". Пан

Незабитовский ответил на это: „А тебе подобает скорее быть козьим пастухом, нежели

сенаторомъ". Воевода замолчал, а пан Незабитовский вышел. Разговор происходил в

присутствии гетмана; но, когда воевода ему пожаловался, он за него не вступился, и

отвечал пословицей: „где бреют, там и бьютъ"; потому воевода чувствовал себя

оскорбленным в этом случае больше гетманом, чем ИИезабитовскимъ".

Картину разбившагося о козацкий авангард панского Еойска доканчивает Войцех

Мясковский, автор дневника Переяславской коммиссии, теперь наместник хоругви

калишского каштеляна, Розражевсвого. „Уверяю васъ" (писал он, как видно, к

Розражевскому), „что нынешние наши труды превзошли Збаражское осадное сиденье:

185

ежедневные приступы, беспрестанные стражи,—так что, стоя три дня и три ночи на

страже, не разводя огней, должны были мы отмораживать носы, руки, ноги. А

подъезды! Счастливая была та неделя, в которую мы не по три раза чатовали,—так что

кони у нас выбились наконец из сил. Пять недель не сходят с них седла,— страшные

ссадины, горше чем под Збаражем. В Липовце все бы мы остались на месте, когда бы

сам Господь Бог не оборонял пас. На одну нашу (Розражевского) хоругвь ударила вся

неприятельская сила, с которой, столкнувшись в тесных улицах (oplolkacb) темною

ночью, секлись мы два часа, и только днем, прийдя в порядок и взявши 19 добрых

языков, вернулись к войску. Каким ото образом случилось, что его милость пан гетман

не знал о неприятеле, пока не увидел его перед собой,—не могу понять. От этого

произошло страшное смятение, превосходившее и Пилявецкое. С хоругвями одни

(бросились) в ворота, другие через вал, одни верхом, другие пешком, и еслиб его

милость пан воевода брацлавский не уперся на мосту, то легла бы там вся пехота.

Стояли мы до полуночи в строю, потом двинулись в Бар, сведя с поля пехоту и покинр

с тысячу больных и раненных. ИПла за нами сволочь (colluvies) до наших переправ, не

без (нашего) урону: ибо от неосторожности старших, не оставивших ни одного полка в

арриергарде, оторвали у нас несколько сот возов и столько же челяди. Отступив таким

образом в смятении, в страшном беспорядке, в проклятом расстройстве (w przeklelej

spravie), притащились мы сюда на Барский поет, где нам придется до остатка повялить

измученных лошадей и самим бездейственно погибать в страшной истоме*.

В тот же самый день Калиновский доносил королю по ЯноКазимировски, что

еслибы ему прислали подкрепления, то Хмельницкому давно был бы конец, и храбро

прибавлял: „За мною дело не стоитъ*... А услужливый сочинитель дневника „козацкой

экспедиции от 19 до 24 марта* написал даже, что, „получив известие о прибытии не

малых козацких сил на помощь осажденным, его милость пан гетман велел войску

выходить в поле и табором идти к Бару*. Липовецкое дело молодого Калиновского

также здесь названо счастливым, а потери его покрыты молчанием.

Стесняясь в средствах для прокормления войска в пределах одного барского

староства, Калиновский распределил его всюду, где мог, чтоб дать ему оправиться. Но

движение Козаков заставляло панов думать об охране внутренних провинций.

Лянцкоронский, идут. ци.

24

186

.

чи в Хмельник на указанную его жолнерам квартировку, видел на пути своем в

Летичеве, 80 марта, многих жителей Константинова, бежавших от Орды и Козаков.

Отправленные для разведок две хоругви прискакали в Константинов к полночи.

Ночевавшие там пьяные козаки полковника Крысенка, вместе с Татарами, бежали в

испуге, побросав свои прикметы и лошадей, как верховых, так и вьючных. Убито их

было немного, но гораздо больше потонуло в реке Боге. Счастливые козакотатарским

испугом хоругви, захватив несколько Козаков, двоих Татар и до 20 татарских лошадей,

поспешили удалиться, чтобы неприятель не напал на них, опомнясь от своей паники.

Действительно утром козаки Крысенка возвратились в город, собрали покинутое там