ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

публичное разоблачение семейпой драмы прилично только их малорусским

панегиристам *) да их смертельным врагам, польскорусским панам. Освецим, в отраду

польскому потомству своему, сохранил всю скабрезность приукрашенного враждебною

молвою романа, и засвидетельствовал источник её словами: „Это наш сам король за

своим ужином с радостью докладывал (г исиесищ rcferowat)".

Военные действия зависели теперь от того, был ли Козацкий Батько пьян, или

трезв. От того же зависела и соподчиненность в его войске. Когда он пировал, пировало

все войско, и тогда нс было речи о послушании: тогда полковники прятались в

палатках; толпы черни бросались одни на другие и, как выражались козаки, жаковам

возы. Так рассказывают Поляки, и, зная безобразия козацкой республики из русских

источников, нечем нам опровергать подобные рассказы.

Хотя козацкое войско было вдвое многочисленнее панского, но Хмельницкий не

двинулся с места до прихода хана, „крымського добродия", как называет его

иронически украинская песня. Без Татар, он мало полагался на стойкость

Козаков.ИДаже славный гайдамака Нечай, в роковой для него схватке, подгонял

соратников к бою серебряным перначем своим. Булава Хмельницкого также имела

двоякое назначение; но, без таких понудителей, как Татары, нс сделал бы Козацкий

Батько на своей карьере больше Павлюка, Скидана, Острянина и Гуни. Татары в

походах старого Хмеля играли важную роль не столько в смысле подкрепления

козацких сил, сколько в смысле водворения в козаках „воли и думы единой", то-есть в

смысле террора. И желтоводским, и корсунским победителямъ—умирать от дяшеской

сабли и немецкой пули, картечи, бомбы казалось не столь ужасным, как попасть в

татарские лыка вместе с козачками и козачатами. Без татарского побратимства,

козацкое скопище давно бы уже не существовало: оно—или бы-

*) См. Костомарова „Богдан Хмельницкий", азд. 4, т. ИИ, стр. 312. т. ш. 28

218

ло бы рассеяно такими полководцами, как Вишневецкий и Чернецкий, или

разделилось бы на ся, подобно сподвижникам Наливайка, Жмайла, Тараса Федоровича,

Павлюка, Остряницы. Того мало, что хан своим присутствием ставил козацкия

полчища в необходимость идти на бой: Татары отрезывали им путь к бегству, и нередко

гнали папское войско одним своим криком.

Положение наших добычников па прославленных и опозоренных Збараже-

Зборовских равнинах становилось затруднительным. Край был опустошен войною

1649 года, а в прошлом году саранча съела полевые урожаи. Съестные припасы

доставлялись издали. В козацком войске, как и в панском, открылась повальная

болезнь, и в то же время начал чувствоваться голод. Хмельницкий берег харч\ на время

боевое, и только по временам лакомил хищных деток своих жаковапьем возов. Но

„кримський добродий® приближался; пилявецкия сцены трехсуточного пира оживляли

козацкое воображение, и поднимали козацкий дух из упадка.

Слух о намерении Козаков отступить в Киевщину и продлить кампанию паны

приписывали изобретательности Хмельницкого. Гораздо вероятпес, что этот слух был

проявлением общего чувства казацкой массы, всегда готовой разбежаться, когда нечего

было жечь и грабить. Иначе—по долетел бы до пас из позабывшей себя старины

козацкий вопль:

Ой ради б мы вернутися,—

Гстьман не пускає!

Чтб касается до козацких вожаков, пс исключая и самого Хмельницкого, то надобно

отдать честь их раясчетливости: выступая в поход, онп всегда намечали и обеспечивали

себе дорогу бегства— если не в христианскую, то в мусульманскую землю. Так

объясняют и быстрый поворот Казацкого Батька от задуманного с Ислам-Гпреен и

Киселем похода к набегу на Волощину. Если это объяснение справедливо, то

Хмельпицкий, отвлекши хана от Московской войны своими каверзами, являлся теперь

в некотором роде спасителем царя от ляхо-козако-татарспого нашествия. Не мог

простить этого плут ордыпец плуту козаку, и приготовился так пли иначе отомстить

ему за недочет в широко рассчитапной добыче, а пожалуй—и за потерянный случай к

восстановлению двух татарских царств.

Было у Иелам-Гпрея и другое побуждение к задуманному коварству; а коварством

он даже тщеславился в переделках с джа-

ОТДАДЕШЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ.

219

вурами: султан повелел ему, наследнику древней кипчакской славы, „хорошо

править конемъ" на службе беглому рабу татарских пленников, польских панов.

Ослушаться своего сюзерена было бы не безопасно; ощетиниться против

стамбульского калифа-султана бы-ло бы греховно. Но мужество и робость,

победоносный разум и позорное затмеиие ума ниспосылаются одним и тем же

Аллахом. Гак должен был размышлять уповающий сильно на Божию милость хищинк,

и, может быть, этим размышлением предрасположил себя к бегству из-под Берестечка.

В то время, когда король вступал в лагерь под Сокадем, хан стоял уже над Днепром.

Там отдыхал он три дня и разделил Орду на три войска. Первое войско, распадавшееся

на две половины, составляло правое и левое крыло главного иолчшца, заключавшего в

себе две трети Орды. Во время пути, главный корпус шел в ровной линии с крыльями,

делая шесть миль ежедневно, без остановок, но каждый час все войско