Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Ну, до свидания, — пожал руку Гурьянов. — Заезжай, что-то редко стал бывать у нас. А я рад видеть тебя.

Глава двадцать вторая

Петр с Исламом наелись пельменей и теперь бродили по городу.

У промтоварного магазина Петр о чем-то вспомнил и заскочил в широкие двери.

— Мне чулки двадцать третий размер. Капроновые. Женские.

Продавщица улыбнулась, подала ему хрустящий пакетик. Он покрутил его в руках, небрежно сунул в карман.

И они снова пошли по городу.

Возле одного дома Петр остановился. «Пролетарская, 16. Глазырин М. К.», — прочитал на табличке. Так это же тот куркуль, который предлагал Лехе устроить у него перевалочную базу!

— Посиди на скамейке, отдохни, — сказал Петр Исламу и зашел в калитку.

Загремела цепь. Из большой конуры, сладко зевая и потягиваясь, вылез длинноногий щенок и пошел навстречу Петру.

Тот присел на корточки, и щенок положил серую добродушную морду ему на колени, снова зевнул и зажмурился.

— Да ты, никак, поспать собрался, — потряс его за нос Петр. — Проснись, тетеря, хозяин твой где?

Снял запыленные ботинки, поставил возле высокой, чисто вымытой лесенки и поднялся на крыльцо. Дверь в сени была приотворена, на одном кольце болтался тяжелый замок с откинутой дужкой. В сенях пахло травами, пучками развешанными на стене.

— Хозяин дома?

Никто не ответил, и Петр уже хотел уйти, но что-то стукнуло. Вошел в кухню. Никого не увидел, заглянул в комнату, устланную новыми половиками. У дверей в другую комнату, спальню, сидел и сонно смотрел на Петра кот — толстый, тупорылый, как бульдог.

— Это ты стукнул?

Кот смотрел, не мигая.

«Пожалуй, пошевелись, так набросится», — подумал Петр и, обойдя его, заглянул в двери: может, хозяин спит?

Но и там никого не было. На высокой кровати слышными подушками осталась небольшая вмятина — отсюда, наверно, спрыгнул кот.

— Хорошо живешь, барин, — Петр почесал у кота за ухом. Тот мгновенно пригнул голову, замурлыкал от удовольствия.

В спальне стояли две кровати да в передней комнате диван и сундук. Есть где отдохнуть, подходяще для перевалочной базы. В кухне Петр теперь уже по-хозяйски осмотрел печь, полати — зимой тут будет отлично.

Снова вышел во двор. Щенок крепко спал возле будки, вытянув ноги.

Под навесом Петр увидел большую, только что просмоленную лодку, и сердце екнуло. Вот это лодочка! Ощупал ее борта — уже подсохли, похлопал ладонью по крутым черным бокам. Стал рассматривать, как сделана. Он приглядел возле Кедрового хорошую осину, вымерил ее. В августе возьмет отпуск, дней за десять сделает лодку — и айда по таежной речке!

«Может, хозяин в огороде?» — подумал Петр и шагнул к маленькой калитке, вырезанной в степе под навесом.

Багряный свет заката мягко залег в буйно разросшиеся грядки, подсвечивал шершавые огуречные листья, кудрявую гриву моркови, распластанную широкую зелень капусты. Петр остановился в удивлении. Как все растет! Сравнил это буйное торжество с тощей порослью на квадратиках промерзшей таежной земли. Наклонился над грядкой, развел листья с редким желтым цветением — и здрасте! — огурчик. Маленький, мохнатый, как гусеница. Осторожно сорвал его, рассмотрел, куснул. Черт возьми, проглотить нечего, а аромата сколько!

Выдернул морковку, обтер свекольными листьями, схрумкал. Хоть бы скорее она росла — вот бы для новых яслей в Кедровый завезти этой вкуснятины. Ребятишки давно уже просят у матерей не конфетку, а картошку да репку.

В углу огорода стояла баня — старая, покосившаяся. Крошечное окошко вперилось помутневшим взглядом в лопухи и крапиву, будто силилось рассмотреть, кто это ползает тут в зелени, кто копошится целый день. В темные морщинистые щеки бани уперлись два врытых в землю чурбана, сами уже потрескались и потемнели от натуги и времени, того и гляди рухнут. А на них падет костьми и сама баня.

Никак не вязалось это убогое строеньице с добротной, ухоженной усадьбой с крепкими заборами и сараями. Казалось, оставили его в память о чем-то былом или просто забыли: стоит себе в сторонке, никому не мешает.

Низкая дверь была приоткрыта. Наклонив голову, Петр зашел в предбанник, а затем, не разгибаясь, дальше.

Кто-то маленький метнулся в угол. Мальчишка, что ли? Ничего не видно — сумрачно в бане от черных стен.

— Кто тут есть? — спросил Петр.

Ему не ответили. Но теперь он и сам присмотрелся. У стены с окошечком стояла узкая железная койка. На ней под ситцевым лоскутным одеялом лежала старая женщина.

Петр нагнулся и увидел, что она смотрит на него со страхом, почти с ужасом.

— Эй, кто тут еще есть? — громко сказал Петр и вовремя протянул руки: в ладонях у него очутилось что-то тоненькое, трепещущее.

Девушка!.. Глаза от страха округлились. Рот открыт… Не дышит совсем. И нечего ждать, чтоб заговорила.

— Минуточку, — сказал Петр, чуть ослабив руки, охватившие хрупкую фигуру. — Ты чего испугалась? Съем я тебя, что ли?

Девушка не ответила, сомкнула губы и тонкими пальцами стала отдирать от себя горячие ладони Петра.

— А-а, — догадался тот и выпустил девушку. — Да не бойся ты, — нахмурился он. — Никто тебя не тронет.

И сразу приступил к делу.