Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

Как-то с Костей Плетневым они ехали на Ершик. МАЗ еле передвигался по уже разбитой, разъезженной сланевой дороге. А рядом шла насыпь, которая продвинулась по просеке на несколько километров. Косте надоело мотаться, и он, недолго думая, въехал на мягкую подушку насыпи и зарулил по ней.

Вдруг с обочины на трассу выскочила Галина и побежала навстречу машине, размахивая руками. В комбинезоне, платок повязан над самыми бровями, лицо блестит от комариной мази.

— А ну заворачивай! — крикнула шоферу.

— Не заверну, — плюнул окурком Костя и выпустил привычную «трель».

Галина сбежала вниз, вскочила в кабину бульдозера, он тотчас, как зверь, рванулся на насыпь, взрыл ее и встал поперек перед самым носом Костиной машины.

— Ну? — крикнула Галина. — Не то от твоего МАЗа мокрое место останется!

И гуднула на всю тайгу.

— Чертова девка! — ругался Костя, разворачиваясь. — Говори спасибо, что девка, а то бы…

Костя ругался, а Петр смеялся про себя: «Вот тебе и девка! Будешь ездить по слани как миленький».

Между прочим, это он ей, Галине, купил капроновые чулки, потому что в Кедровом нет ее размера…

Неожиданно Петр увидел бабушку Мотю. Она брела по болоту и протягивала к нему руки. А за ней, проваливаясь по пояс в холодную жижу, шла Фаинка и тоже тянула к нему руки, словно прося помощи. А со стороны тайги шел Федор Мартынюк и тоже… чтоб спасти…

Петр напряг все силы и стряхнул с себя тяжелую одурь. Неужели уснул?

Он снова встал на ноги, сделал несколько энергичных движений, присел, с трудом поднялся, снова присел, еле встал.

Наступал рассвет. Петр уже мог разглядеть расплывчатые очертания болотных сосенок.

«Все! Можно двигаться». От этого решения, казалось, вернулись силы, потеплели окоченевшие ноги. Но куда идти?

Снова по телу прошел озноб. Петр совсем забыл, что должен сделать выбор. Пришлось еще немного посидеть, подождать, когда проявится в мутном мареве темная полоса тайги.

Итак, Кедровый — там, а Шурда — там… В сторону Кедрового километра три хлюпающего болота, а в сторону Шурды все двенадцать.

Петр для пробы перепрыгнул с одной кочки на другую. Ботинки увязли, но с помощью палки он выправился, вылез.

«А! В конце концов я не телеграфный столб. Меня засосать не так-то просто!»

Наклонился, поднял намокший рюкзак, взвалил на плечи и решительно шагнул в сторону Шурды.

Глава двадцать шестая

Второй день свободно дышали люди в поселке Кедровом. Пооткрывали завешенные окна, распахнули двери, выветрили дым дустовых шашек. На ремонтной площадке Леха-механик снял рубаху, остался в белой майке-безрукавке. Ребятишки бегали по грязи и лужам в трусиках — невиданное дело! Женщины скинули платки, причесались, надели сарафаны и легкие блузки.

Субботний ливень с градом прибил паутов и комаров. Люди даже не сразу поняли, что произошло, когда в солнечное воскресное утро вышли из домов. А когда поняли — обрадовались и без досады пошли по раскисшим тропам, на ходу подбирая доски и бросая их перед собой. Лучше грязь, чем гнус, опостылевший до смерти. Сейчас бы за ягодами, за грибами, да как пойдешь — набухла тайга от воды, шага не ступишь.

Федор задержался в поселке, чтоб повидать Заварухина, поговорить насчет отпуска. Начальник треста Малыгин выхлопотал для Настюры хорошую путевку в Евпаторию, с лечением. А Федор хотел поехать вместе с ней «дикарем». Вот и надо обо всем договориться заранее.

Заварухина не было, и Мартынюк зашел в производственный отдел, уселся на табуретку. Бердадыш внимательно посмотрел на него.

— Ты сегодня какой-то нерешительный.

Федор отмахнулся. С Бердадышем связываться не следует. Он в один момент пристегнет тебе какую-нибудь историю.

— Вот у нас был один такой главный инженер, — начал Бердадыш, и «молодые специалисты» заулыбались, поглядывая на Мартынюка. А тот закурил и отвернулся к окошку: пусть болтает, делать все равно нечего, можно и послушать.

— Был у него в глазах вечный вопрос. В столе всегда лежало несколько вариантов чертежей по производству работ, и он никогда не знал, на каком остановиться… А в первомайские праздники назначили его руководителем колонны. Когда настало время строить людей, он скомандовал: «Становись по четыре! — И добавил: — Или по пять».

Девчата, не отрываясь от работы, смеялись, морщился в скупой улыбке Мартынюк. А Бердадыш уже невозмутимо щелкал костяшками, делал в книге пометки и монотонно приговаривал:

— Пекарня, пекарня, пекарня… Начальство просит в октябре. Не будет. А вот в ноябре… Во! — он поднял палец. — Именно к седьмому ноября будут плюшечки, булочки, буханочки. Стимул!

Вгляделся в чертеж, покусал карандаш.

— А водичку в квашоночку откуда? Водички близко нету. Из этого колодца ведерочком? Далеконько. Хорошо бы водонапорочку, но как, чем?..

Федору показалось, что в кабинете главного инженера хлопнула дверь, и он вышел не без сожаления: можно бы еще послушать, занятно рассказывает Бердадыш.

Заварухин внимательно взглянул на Мартынюка.

— Хочу поговорить с вами насчет отпуска. С пятнадцатого бы августа…

Заварухин достал график, всмотрелся в него, потирая ладонью крупный, чисто выбритый подбородок.