Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

И вот дорога кончилась, дальше шла свежая насыпь.

— Можно еще километра три на МАЗах проехать, — сказал водитель, поглядывая на тяжелый рюкзак Петра. — Все легче будет…

МАЗы взбирались на насыпь и, мягко шурша, увязая колесами в грунте, катили вперед. Сбрасывали грунт и поворачивали обратно. Так метр за метром продвигалась насыпная дорога, но и ей пришел конец.

— Спасибо, — поблагодарил Петр и выпрыгнул из МАЗа на землю.

— По радио дождь обещали, — заворачивая машину, крикнул Петру шофер.

— Ничего, у меня кусок брезента есть.

Петр пошел по просеке, подготовленной для насыпи. Земля была сухой, только в яминах из-под выкорчеванных пней мутно поблескивала вода — болото не за горами.

Совсем низко пронесся вертолет, будто перебежал Петру дорогу. Эх, если бы он летел в Кедровый! Петр согласен три таких рюкзака тащить на спине, лишь бы знать, что вертолет летит в Кедровый, везет хлеб и медикаменты.

Но вертолет уже два дня не залетает в таежный поселок, потому что кончился, иссяк договор на рейсы, а новый не заключен.

Петр очень просил, чтобы его отпустили из милиции хотя бы на два часа, под расписку, но ничего не добился: начальника не было, а дежурный не разрешил. Но в медицинскую комнату вокзала позвонил, распорядился, чтобы там заботились об Исламовой бабке, так как она остается в Шурде «на неопределенное время без присмотра родственников».

Лишь в девять часов утра пришел начальник и приступил к допросу…

Всю пятницу промурыжили их в милиции. Петр удивился, когда в обед им передали сетку с вареными яйцами, хлебом и зеленым луком.

«От кого это? — думал он, закусывая без аппетита. — Может, тот дед-свидетель принес? Или Гурьянов узнал от кого-нибудь? А может, Фаинка?..»

Петр был просто ошарашен, когда выяснилось, что передача от куркулихи.

— Я ведь понимаю, что они не со зла, — бросая на Ислама и Петра миролюбивые взгляды, говорила она позднее начальнику. — Откуда им было знать, что бабушку нельзя шевелить, что болезнь у нее тяжелая и ей лучше там, в огороде, на вольном воздухе.

И, торопясь, не дожидаясь вопросов, продолжала:

— Претензий к ним я никаких не имею. Маменька моя и так бы померла, ну, может, лето-то еще бы протянула. Я ведь все для нее делала.

Начальник сидел, пересиливая зевоту, то и дело тер пальцами покрасневшие глаза. Видно, и правда была у него трудная ночь. Об этом еще утром намекнул дежурный.

— Не до вас бы ему совсем, — хмурился он, — дело в городе стряслось серьезное и непонятное. Трое суток не спит.

А какое дело — не сказал.

— Медицинская экспертиза не усматривает в смерти вашей матери виновность граждан Рослякова и Шарипова, — устало проговорил начальник, и куркулиха живо подхватила:

— Я и сама говорю — случайность. Могла бы и так помереть, без никого.

«Тебя она увидела в дверях да и умерла от испуга», — думал Петр, поражаясь крутой перемене в поведении хозяйки. Но и это разъяснилось.

— Когда вас выпустят, вы ночевать ко мне идите. Вы ведь с того поезда, что дорогу в тайге строит? Я знаю, зачем вы к нам приходили. Обо всем вечером договоримся, — уже почти дружелюбно сказала на прощание куркулиха.

Задумавшись, Петр провалился ногой в яму, чуть не упал. Вытянул грязный ботинок из воды, чертыхнулся. Бабушка Мотя еще в морге лежала, а она уже свои куркульские дела устраивала. Шиш тебе будет, перевалочная база!

Подправил рюкзак и пошел по просеке, продолжая вспоминать тот шурдинский день.

Только к вечеру выпустили их из милиции. Бесполезно было идти в управление договариваться насчет вертолета — рабочий день кончился. Ислам помчался на вокзал, а Петр перекусил в столовой и направился ночевать в кабинет Гурьянова. Позвонил ему домой — никто не ответил.

Рано утром пошел в управление.

— Начальника нет и не будет, — ответили Петру. — Улетел. Я говорил вам в четверг, чтобы вы пришли в пятницу, а сегодня уже суббота.

«А завтра воскресенье», — уныло подумал Петр и спросил:

— Без него нельзя перезаключить договор? У меня все документы с собой.

— Нет.

Побегав без толку по городу, он принял решение идти в Кедровый пешком и унести хоть часть медикаментов, которые получил. Запасшись на дорогу кое-какими продуктами, уже направился к парому, но против воли ноги понесли его на Пролетарскую.

Возле дома Глазырина толпились старики и старухи. Все были принаряжены, у всех был торжественный вид.

«Наверно, похороны», — догадался Петр.

Но он ошибся, бабушку Мотю уже схоронили, прямо из морга. А здесь были поминки. Об этом сообщил Петру дед Савелий.

— Даже на часок в дом не положила, — рассказывал пьяненький «свидетель». — Все за одни сутки обкрутила. Она ведь снабженка, все начальство ей знакомо. Все гумажки ей мигом подписали, машину дали…

— А где Фая? — спросил Петр.

— Не знаю, не видать ее. На похоронах была, а на поминках нету.

Из ворот выскочила куркулиха, наверно, увидела Петра в окно. Подбежала, схватила за руку, потянула в дом.

— Хорошо, что пришел. Пойдем, пойдем. Выпей за помин души… — И зашептала: — Сейчас народ разойдется, мы и обговорим все. Муж мой дома.

Петр вырвал руку и, не оглядываясь, зашагал вниз по широкой улице, к переправе.