Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Новая штрафница? — недобро усмехнулась одна с маленьким лицом, изборожденным глубокими морщинами. И, будто меня здесь и не было, продолжала прерванный разговор:

— А потом пошли дети, куда от них денешься? Так и стала горе мыкать. А он как напьется — в драку. И ребятам перепадало. Потом уж старшой-то подрос, сдачу стал давать, за меня иной раз заступится.

В будке две скамейки. На одной сидели они, на другой, напротив, присела я. В углу стояли ведра, висели тряпки, и я, как на друзей, посматривала на них.

— Для тебя не припасено, — поняв, о чем я думаю, бросила та же уборщица.

— А где взять?

— Надо было по дороге выменять, — громко насмешливо сказала другая, высокая, полная. — Привозите ведь сухим и вареным.

— А тут не знаешь, чем ребенка накормить, — тихонько проговорила третья, самая молодая, в мужской шапке-ушанке.

Я с надеждой взглянула на четвертую. Она сидела, прямо глядя в мою сторону. Я узнала ее! Это та самая, которая тогда в отстойном парке… которую мы увели к стрелочнице… Она еще хотела под поезд, у нее оба сына погибли…

Но она все равно меня не узнает. Она и не смотрит даже, думает о своем. И с ними тоже не разговаривает.

Дверь в будку открылась, вошла еще одна уборщица. Первые две расхохотались, третья улыбнулась, а четвертая только взглянула и снова хмуро отвела глаза.

— Подружку тебе прислали, — крикнула первая, с морщинистым лицом. — Теперь на пару мыть станете, вспоминать про веселое житье.

Вошедшая женщина, в форме проводницы, села на мою скамейку и, не тушуясь, ответила:

— А мы еще поживем! Правда, девушка? На чем засыпалась? — спросила беззастенчиво.

Я подтянула под скамейку ноги, спрятала ладони в рукава телогрейки.

— Я не засыпалась, — пробормотала невнятно. — Произошло недоразумение.

Трое расхохотались и проводница тоже. Она смеялась, откинув голову, широко раскрыв рот.

— Как она сказала-то? — вытирая выступившие слезы, хохотала полная. — Не-до-разумение? Ошиблись, значит, маненечко?

— Да ты не горюй! — хлопнула меня по плечу проводница. — Ты скажи им: а вам завидно? Они и отстанут.

За будкой прогрохотал поезд. Молчавшая все время женщина проговорила:

— Будет зубы-то скалить, айдате мыть. — И, взглянув на меня, добавила: — Есть ведра-то… Бери. Хватит этого добра.

Я соскочила и взяла первое попавшееся ведро.

— Не тронь! — послышалось сразу. — Это мое!

Я взялась за другое.

— Мое это, не лапай! — крикнула полная.

Я встала в растерянности. Женщины не торопясь поднялись, разобрали ведра, тряпки и одна за другой пошли из будки.

Проводница бросила мне на ходу:

— Они тут хозяева, а нам, штрафникам, чего уж-достанется. Да ты не горюй!

В углу стояли еще два ведра. Одно с дыркой, а другое с помятыми боками. Я взяла его, выбрала тряпку побольше и тоже пошла.

Иду нарочно медленно, чтобы не встретиться с ними в кубогрейке. Через пути пробираются к зданию вокзала пассажиры с прибывшего поезда. Сейчас он опустеет, в вагонах будет темно и тихо…

Я видела, как уборщицы, набрав воды, двинулись к вагонам. Проследила, в какие зашли… Я уйду одна, начну с последнего.

И вот я уже в пустом вагоне. В нем пахнет табаком. Он слабо освещен наружными фонарями.

Начинаю мыть. Надо бы веник, но у меня его нет. Чем протирать стекла? Нашла обрывки газет и, смыв грязь с окон, протерла бумагой. Мою полки, тру их тряпкой. Вода становится чуть теплой и грязной. Надо ее сменить. Работы еще много. Выливаю грязную воду под вагон — а что делать? — и бегу в кубогрейку. Там никого нет. Иду обратно.

Мою полы. Руками загребаю мусор, окурки, банки, выношу все это на междупутье, потом унесу куда-нибудь подальше.

Вода опять грязная. Надо менять. Опять в кубогрейку и снова в вагон… Сколько времени? Может, я должна в этот срок вымыть уже два вагона? Но ведь я нисколько не отдыхаю, я все время мою.

Мне хочется посмотреть, как выглядит теперь вагон. Хоть бы на минутку вспыхнули лампочки… Если бы это был мой состав, я бы обязательно включила рубильник и посмотрела.

Ну, кажется, все. Обтерла подножки, взяла ведро. Сейчас налью воды и пойду в следующий.

В кубогрейке встретила проводницу. Она прополаскивала тряпку.

— Ну, как? — спросила она.

— Я его хорошо вымыла.

— Один только? — удивилась она.

— А вы сколько?

— Я уже оба. Сейчас пойду в будку до следующего состава. Бабы уже там.

— А вы меняли воду?

— Один раз. На каждый вагон по ведру.

— А я по три.

Проводница расхохоталась.

— Стахановка!

И ушла.

Бегу в другой вагон. Хоть бы не приходил следующий поезд, чтоб я успела до него.

Нет, одного ведра мало. Это уж не мытье. Я все равно буду по три. Лучше не пойду отдыхать в будку. Я и не хочу туда, к ним.

Бегаю за водой, мо́ю и прислушиваюсь — не идет ли поезд? Не слышно. Успею!

Я уже домывала, когда в мой вагон кто-то вошел. Мне стало жутко.

— Где ты тут?

Это та женщина, из отстойного парка.

— Что не идешь в будку?

— Я еще не домыла.

— Окна-то зачем протираешь?

— Они грязные…

— Мы их через две поездки моем. Не намоешься. На вагон по ведру, все равно утопчут.

Я не знаю, что со мной случилось. Мне вдруг захотелось, чтоб она узнала меня, чтоб хоть один человек был здесь ко мне подобрее.