Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Рассердится, — согласился дядя Леня. — Ему как раз выговор влепили.

— За что?

— Имеются, дескать, у вас факты спекуляции, а вы проходите мимо, мер не принимаете.

— Кого-нибудь с поезда сняли?

— Снять не сняли, а только кто-то, видать, сигнал дал, я так полагаю. Да чего там! Есть у нас монтеры не промахи. Тот же Мостухин, та же Анна…

Дядя Леня задумался, глядя в окно.

— Да и у начальника нашего рыльце-то в пушку. Любит это самое… — дядя Леня сделал быстрые движения пальцами, — чтоб привозили ему, то да се…

— А дядя Федя не стал ему привозить, — вспомнила я случайно услышанный разговор.

Дядя Леня внимательно посмотрел на меня.

— Не стал, говоришь? — спросил живо.

— Не стал, — покачала я головой.

Он снова повернулся к окну и молчал какое-то время.

— Вон оно, дело-то какое, — протянул наконец понимающе. — Теперь мне опять же картина ясная. Не стал, значит. А как он ему сказал-то, Таня?

Я прикрыла глаза, стараясь в точности вспомнить разговор дяди Феди с начальником.

— Он ему так сказал: «Извиняй, Юрий Мартыныч, а только не привез я тебе ничего». И еще сказал: «Нехорошо это как-то получается, коммунисты мы с тобой».

— Понятно, — кивнул дядя Леня.

— И еще сказал: «Впритык я нынче привез, и так и далее…»

— Впритык? — с интересом переспросил дядя Леня и снова задумался. — Он скажет, Федор-то, — проговорил уважительно: — Деловой мужик, партейный…

— А вы партийный, дядя Леня?

— Беспартейный я, дочка, — и добавил быстро: — Но только ты не думай, я понимаю, что к чему. Вон Мостухин коммунист, да…

— Мостухин коммунист?!

Стакан с чаем чуть не вылетел у меня из рук, дядя Леня ловко подхватил его, поставил на краешек стола.

— Вот то-то и оно, — выразительно глядя на меня, тихо сказал он. — Всех обвел, пролез. Не раскусили его, не угадали… Война, некогда. А то бы… Где ему!

И заключил решительно:

— А только разберутся, дочка. Я так полагаю.

Едем, едем… Вот поезд остановился уже на последней большой станции. Здесь будут менять паровоз.

Я вышла на перрон. Бесшумно валил густой пушистый снег. Будто опустили сверху белый занавес, за ним почти скрылись очертания станционного здания. Я пошла вдоль состава, подставляла снегу лицо, ловила его ртом. Снежинки щекотали прикрытые веки, лезли за ворот телогрейки. Я плотно закрыла глаза, и снежинки моментально залепили их.

Догадается Борька, что я еду с этим поездом? Придет встречать? Лучше бы не приходил. Я сразу пойду к Юрию Мартынычу. Как-то он будет разговаривать со мной?

— Товарищ начальник! — услышала веселый оклик.

Я еле открыла залепленные снегом глаза, подняла голову. Прямо надо мной из будки паровоза широко улыбался тот самый машинист, с которым я разговаривала когда-то в отстойном парке. И сразу рядом с ним появилось лицо помощника.

— Наше вам с кисточкой! — сняв шапку-ушанку, поклонился он мне. — Со снежком вас!

А в дверях встал третий — маленький, черноглазый и тоже, как знакомый, разулыбался.

— Здравствуйте! — сказала я, и на душе вдруг стало хорошо. — Это вы нас сейчас повезете?

— Мы! — ответили они хором.

— Поторапливайтесь, товарищ начальник, даем отправление, — предупредил, ухмыляясь, машинист.

Паровоз загудел так весело, так пронзительно, что я заткнула пальцами уши. Потом махнула ребятам и побежала к вагону.

Вскочила на подножку, оглянулась. Сквозь снежный занавес увидела — машинист далеко высунулся из окна, стараясь разглядеть, села ли я.

— Можно ехать! — крикнула ему что есть силы.

Машинист помахал мне шапкой, и поезд тронулся.

35.

На перроне много встречающих, но Бори не видно. И мне не по себе от этого. Я уже хочу, чтобы он был здесь.

— Нету? — сочувственно спросил дядя Леня, тоже выглянул в окно, но тут же отпрянул.

Не глядя на вагон, по свободной части перрона медленно прохаживался и курил начальник цеха.

У меня екнуло внутри, холодок побежал по спине. Дядя Леня посмотрел на меня многозначительно и растерянно. Вдруг он склонился, вытащил из-под скамейки корзинку, откинул тряпочку. Сверху в корзинке — два промасленных свертка, мед в бутылке.

— Слушай, дочка, — заговорил он. — На-ко вот.

И стал торопливо совать мне один из свертков.

— Что ты, дядя Леня? Зачем это?

— Бери, бери, — просительно глядя на меня, уговаривал он. — Это вам с братишком…

— Нет, ни за что! — спрятала я руки за спину. — С какой стати?

— Возьми, Таня, — настаивал дядя Леня с отчаянностью. — Сама подумай, зачем нам со старухой столько? У меня вон еще есть.

— Нет, нет, дядя Леня! До свидания, спасибо тебе за все, — заторопилась я к выходу.

Он с укором взглянул на меня и бросил сверток в корзинку. Мне стало жаль его.

— Спасибо за все, за все! — горячо повторила я уже в дверях.

Он махнул рукой и сел на скамейку, будто еще не приехал, будто поедет дальше.

На подножке вагона я лицом к лицу столкнулась с начальником.

— Здравствуйте, — проговорила еле слышно.

— Идите в цех. Там ждите меня.

И тут я увидела Борьку. Он стоял в стороне с опущенными руками и крутил головой, близоруко провожая глазами пассажиров. Искал меня и, наверно, думал, что я не приехала.

Подошла к нему и взяла за руку. Он снял очки и стал протирать их носовым платком.