Отражение

Новотроицкое. Сеанс окончен. За всю работу ясновидящая берет настолько мало, что я просто поражен. Хочу добавить, но она говорит: "Нельзя. Сумму установила не я. Как сказали, так и делаю". Я встаю, чтобы уйти, как вдруг она говорит: "Книги, которые в зале, все не читай. Те четыре, что сверху, верни назад или выбрось. Нижние книги – твои. Они изменят твою жизнь". Я останавливаюсь и с удивлением на нее смотрю. Она вроде как раздражается, но как-то неубедительно, театрально. "Ну, что? Что!? Ну, вот твой дом, вот подъезд вижу. С противоположной стороны, куда окна твои выходят, есть дверь. Но сейчас она заложена кирпичами. Ну, что тебе еще сказать?" Я благодарю ее и через несколько дней еду домой, в столицу. С вокзала, на машину, с двумя толстенными чемоданами как ненормальный бегу не к подъезду, а на противоположную сторону дома. Искать дверь. Есть родимая! Заложена красными кирпичами. Книгам, сложенным в забытую стопку, даже не удивляюсь. Четыре верхние – какая-то новоамериканская философия. Отношу соседке, развернуто извиняюсь, та даже не сопротивляется – берет и, закрывая дверь, говорит: "Муж как раз хотел почитать". С остальными книгами происходит настоящая мистика. Первая. Беру в руки, хочу бегло пролистать. Книга – родная. От нее идет тепло и какой-то обволакивающий покой. Доброта – вот подходящее слово. Эта книга вся пропитана добротой. Ее страницы я не перелистываю, нет. Я здороваюсь с каждой из них, обмениваясь нежными и доверительными рукопожатиями. Так – бережно, ласково, осторожно – любящий отец держит в своих руках нежные и хрупкие ладошки своего маленького ребенка. Несмотря на значительный объем, я до самого утра как завороженный читаю эту книгу и не могу оторваться. Какой там сон! Я вообще забываю о времени. Но самое удивительное не это. С каждым предложением, с каждой строкой, с каждым словом – я не встречаюсь в первый раз, нет. Я возвращаюсь к ним после долгой разлуки. Ощущение такое, что эту книгу я написал сам, а потом почему-то забыл об этом. И вот сейчас листаю ее и радуюсь, как радуется дитя долгожданной встрече с любящей матерью. Каждая буква, каждый образ, каждый оттенок интонации – такие мои, такие родные! Где были мы, я и книга, все это время? Почему так долго не виделись? Как вообще такое возможно? Нам больше нельзя расставаться! Отныне мы неразлучны!

С остальными книгами – такая же ситуация. Читаю и возвращаюсь к истокам, по-другому не скажешь. По ходу понимаю: все, чем занимался, о чем думал до этого – было подготовкой к этой встрече. Пришло время собрать все воедино и наконец-то разложить по полочкам. Четыре волшебные книги появились как раз вовремя. Они и помогли мне построить это хранилище, эти полочки, которые я до сих пор продолжаю пополнять. Вообще, получается интересно. Некоторые полки забиты до отказа. Приходится время от времени делать ревизию и убирать лишнее. Лишнее – это второстепенная информация, так сказать, разговоры по поводу и комментарии. Мне это не интересно. Предпочитаю увидеть сам повод и судить о нем в меру своих сил. Другие полки – совершенно пусты. Но они есть! Их не может не быть. А значит, нужно и их обязательно заполнить. Не найду на стороне, значит, придется написать самому. На стороне нашел мало. Хотелось чего-то достойного, неглупого, не слишком заумного и научного, в то же время – написанного просто, без лишнего пиетета и образцово-показной елейности. В общем, хотелось всего и сразу, и желательно в одной книге или хотя бы у одного автора. Поэтому ничего и не нашел. Кроме этих самых книг, появившихся таким удивительным образом. Выяснилось, что писателя, конечно же, среди нас давно нет. Но он оставил еще ряд сочинений, которые я и собрал достаточно быстро. Никак не могу найти еще одного. Кроме электронной версии, пока ничего нет. Электронная книга – не совсем живая. Взять ее в руки нельзя, почувствовать сложно. Оцифровка пытается убить жизнь книги. Тем более книги, посвященной духовному развитию. По идее, такая книга не может и не должна быть "файлом". Она должна быть настоящим другом – теплым, живым, готовым прийти по первому зову, и – только твоим. Но время, однако, диктует свои условия.