Во-вторых, если применять историографический вариант понимания концепции Ханеграаффом последовательно, то совершенно не ясно, почему протестантским ересиологам должно быть отведено центральное место в процессе концептуализации того поля, которое они не знали и не изучали, почему их искаженное восприятие исторических реалий становится приоритетнее взгляда на себя самих представителей этого отверженного знания, например Фичино, Бёме или Леви? По уместному замечанию И. Аспрема, тогда
мы должны отделить изучение процессов отвержения (ценное поднаправление в исследованиях «эзотеризма» и его концептуальной истории) от спорного вопроса о том, как определить и операционализировать саму концепцию для научных исследований[856]
.И действительно, историография естественных наук совсем не то же самое, что изучение природы, так почему же в сфере исследования эзотеризма это смешивается?
В-третьих, далеко не однозначным является ответ на вопрос: а насколько в реальности эзотеризм был отвергнут? Целый ряд современных исследований демонстрирует, что ни Фичино, ни Мирандола, ни Сведенборг, ни спиритизм[857]
не являлись отверженными и маргинализированными в современной им культуре, напротив, они как раз и определяли ее мейнстрим, поэтому навешивание на них ярлыка отверженного знания представляется шагом назад в понимании места эзотеризма в истории мысли.В-четвертых, как и в случае с концепцией западного эзотеризма, идея отверженного знания возникла далеко не только в трудах ересиологов. Начиная с XIX века она стала формой позиционирования себя эзотериками. Именно эта идея помогла теософии занять третью сферу, находящуюся вне религии и науки и при этом совмещающую их, а традиционализму — противопоставить себя всем иным эзотерическим учениям современности. Отверженное знание стало чем-то вроде защитного барьера эзотерических учений, именно на его основе развился богатый дискурс конспирологии, в ядре которого практически всегда лежит идея того, что некое истинное знание по политическим, идеологическим, религиозным причинам было отвергнуто и теперь всячески вытесняется и притесняется.
Таким образом, по мнению новых исследователей, изучение эзотеризма вряд ли сможет продвинуться дальше, если будет и впредь некритично применять концепцию отверженного знания, они утверждают, что необходимо четко различать три вещи:
1) поддающиеся эмпирической проверке кампании по отвержению или маргинализации некоторых знаний;
2) субъективные представления о собственной маргинализации;
3) заявления о целях и намерениях тех, кто (предположительно) совершает маргинализацию[858]
.Новые сферы
Можно заключить, что новое поколение занимается лишь деконструкцией достижений поколения предыдущего, но это лишь отчасти так. Есть и позитивная программа. Центральными объектами для исследований становятся вопросы гендера, расы, колониализма, экономики — все то, что Мишель Фуко приписывал капиллярной природе власти. Прежде всего молодое поколение выступает за расовые исследования.
Целый ряд работ сконцентрирован на установлении специфики чернокожего спиритуализма и той роли, которую в нем играет раса как медиума, так и вызываемого духа. Например, Кэтрин Трой в трудах по спиритизму пишет, что «лингвистическое представление „индийских духов“ колебалось между „ломаным английским“ и „благородной речью“»[859]
, а за спиритическим столом появлялся дух, который Молли Маккерри называет «индийцем белых»[860], то есть, с одной стороны, чернокожие медиумы говорили о духовном мире как сообществе без расы, но с другой — для того чтобы придать черты личной идентичности вызванному ими духу индейца, они использовали клишированное его восприятие культурой белых.