Отрицание смерти

Еще одна сложность динамики депрессии, которую мы упустили из виду, – та, которой научил нас Ранк: стремление к увековечиванию и самоутверждению путем угождения другому, соответствия кодексу поведения, который он представляет⁴⁵. Люди жаждут бессмертия и получают его там, где могут: в тесном семейном кругу или в единственном объекте любви. Объект переноса – это локус нашей совести, всей нашей космологии добра и зла. Это не та вещь, от которой мы можем просто отказаться, поскольку она воплощает всю нашу систему героизма. Мы увидели, насколько полным и сложным может быть перенос. Как показал Фрейд, мы всю жизнь подчиняемся авторитету других из-за тревоги по поводу разделения. Каждый раз, когда мы пытаемся сделать не то, что они хотели, в нас пробуждается беспокойство, связанное с их возможной потерей. Таким образом, потерять поддержку и одобрение – значит потерять свою собственную жизнь. Кроме того, мы увидели, что объект переноса сам по себе воплощает таинственный ужас существования. Это первичное чудо. В своем конкретном существовании он превосходит простые символические команды, а что может быть более естественным, чем соответствие этому чуду? Вслед за Ранком мы должны добавить: что может быть более естественным, чем продолжать стремиться к бессмертию, следуя моральному кодексу, представленному объектом? Перенос – это положительное использование объекта для вечного самосохранения. Это объясняет долговечность переноса и его силу даже после смерти объекта: «Я бессмертен, если продолжаю доставлять удовольствие объекту, который сейчас может не быть живым, но продолжает отбрасывать тень на то, что он оставил в этом мире, и даже может быть воздействуя своими силами из невидимого духовного мира». Это часть психологии почитания древними людьми своих предков, а также наших современников, которые продолжают жить в соответствии с семейными кодексами чести.

Депрессия, таким образом, подводит итог как страху жизни и смерти, так и жажде самосохранения. Насколько героическим может стать человек? Вполне естественно пытаться быть героическим в безопасном и узком кругу семьи или с любимым человеком, время от времени поддаваться «тихому отступлению», чтобы сохранить эту героическую безопасность. Сколько людей могут дать космосу независимый дар, чтобы обеспечить свое личное бессмертие? Только творческий человек может справиться с этим. Когда обычный человек больше не может убедительно воплощать свой безопасный героизм или не может скрыть свою неспособность быть героем для себя самого, тогда он увяз в депрессии и ужасном чувстве вины. Мне особенно нравится озарение Гэйлина, который понимает, что погружение в полную беспомощность и зависимость от депрессии само по себе является последней и самой естественной защитой, доступной млекопитающему:

Зависимость является основным механизмом выживания человеческого организма… Когда взрослый человек теряет надежду в своей способности справиться с ситуацией и видит себя неспособным бежать или сражаться, он «впадает» в состояние депрессии. Само это «впадение», чем-то схожее с беспомощностью младенчества, становится… призывом к решению проблемы выживания через зависимость. А снятие защиты становится формой оборонительного маневра⁶.