Временами пациент во время мастурбации воображал, что он может взять свой член в рот, и, так сказать, замкнет круг. В этот период ему снилось, что он смотрит на свое тело, и обнаружил, что у него грудь, как у женщины, и мужские половые органы… Греческий священник в рясе с распущенными по плечам волосами представлял для него среднеполого бисексуального человека, соблюдающего целибат25
.Гермафродитный образ
Гермафродитный образ – это идея, которая проникает в сердце человеческого состояния и раскрывает нам динамику извращения и то, что поставлено на карту в отчаянных усилиях искалеченных людей найти какое-то животное удовлетворение в этом мире. Гермафродитный символ перестал быть загадкой после работ Ранка, Юнга и многих других. Проблема снова заключалась в том, чтобы лишить его узких сексуальных коннотаций; это не сексуальная, а общечеловеческая проблема. «я» оказывается в странной оболочке тела и не может понять этот дуализм. Человек поражен произвольным характером генитальности, случайностью его отдельного сексуального проявления. Он не может принять временность тела или его незавершенность – то мужчина, то женщина. Физическая сущность тела не имеет смысла для нас. Она связывает нас с определенным типом судьбы, односторонней сексуальной ролью. Гермафродиттический образ представляет собой стремление к целостности, стремление не сексуальное, а онтологическое. Это стремление к возвращению единства (Агапэ) с остальной природой, а также к полноте в себе. Это желание исцелить разрывы бытия, дуализм себя и тела, себя и других, себя и мира. Добавьте стремление «я» к самосохранению вне тела и за его пределами, и мы сможем понять, почему частичность сексуальной идентичности является дополнительным ограничением и опасностью.
Фрейд был прав, когда увидел центральную роль образа фаллической матери и связав его напрямую с комплексом кастрации. Но он ошибался, считая основной сексуальную сторону проблемы. Он брал то, что является производным (сексуальное), и делал его первичным (экзистенциальная дилемма). Желание обладать фаллической матерью, ужас женских гениталий, вполне может быть универсальным опытом человечества, как для девочек, так и для мальчиков. Но причина в том, что ребенок хочет видеть всемогущую мать, чудесный источник его защиты, питания и любви, как по-настоящему богоподобное существо, находящееся за пределами случайного раскола на два пола. Страх перед кастрированной матерью является, таким образом, страхом перед угрозой всему его существованию, так как его мать оказывается существом животным, а не трансцендентным ангелом. Его судьба, которой он вследствие этого страшится, которая отвращает его в ужасе от матери, заключается в том, что он – тоже «падшее» телесное существо, то самое, которое он так стремится преодолеть в своей анальной стадии. Ужас от женских гениталий, таким образом, – это шок крошечного ребенка, который в одночасье – не достигнув возраста шести лет – превратился в философа, трагика, который должен быть полноценным человеком задолго до наступления своего времени и который должен полагаться на запасы мудрости и силы, которых у него нет. Опять же, это бремя «первичной сцены»: не то, что бы это пробуждало невыносимые сексуальные желания у ребенка или агрессивную ненависть и ревность по отношению к отцу, но полностью сбивает его с толку по поводу природы человека. Ромм заметила у своего пациента:
Его недоверие ко всем он объяснял главным образом разочарованием, которое испытал вследствие открытия сексуальных отношений между родителями. Мать, которая должна была быть ангелом, оказалась человеком c плотскими желаниями26
.