Отрицание смерти

Сразу видно, что шизофреник обременен, как и все мы, «чужим» животным телом. Его бремя усугубляется тем, что надежных корней в своем теле у него нет. В период раннего детского развития он не смог в нем как следует «закрепиться»: в результате его самость не имеет надежных связей глубоко в нейроанатомии. Он не может сделать доступным для себя естественное расширение организма, которое другие используют для сдерживания и поглощения страха перед жизнью и смертью. Он не чувствует это естественное животное изобилие. Мы можем сказать, вслед за Сантаяной, что здоровая «животная вера», ему не доступна, поэтому он должен развивать сложные идеологические системы мышления. Сегодня мы знаем, что культурное чувство пространства, времени и восприятия объектов буквально встроено в нейронную структуру¹⁶. Поскольку идеология культурного бессмертия основывается на мышцах и нервах, человек живет естественным образом, как безопасная и уверенная часть чьего-то ежедневного действия. Можно сказать, что шизофреник лишен именно этой неврологической и культурной защиты от смерти и программирования на жизнь. Вместо того, чтобы попытаться обеспечить себе выход из смертного круга, он полагается на сверхувеличение психических процессов; он должен пытаться быть практически идеальным героем, даже с плохим «закреплением» в собственном теле и очень личным образом. Отсюда и надуманный характер его усилий. Никто не понимал лучше, чем Честертон, какими странными становятся люди, когда им приходится полагаться только на свои мысли, не связанные с щедрыми эмоциями в способном расширяться и безопасном теле¹⁷.

Шизофрения доводит риск эволюции до самого крайнего предела: это риск создания животного, которое воспринимает себя, размышляет над собой и приходит к пониманию того, что его тело представляет угрозу для него самого. Когда вы не укоренены в этом теле надежно, то это действительно становится проблемой. В вашем положении нервная система и вообще что-либо плотское уже не в состоянии поглотить этот ужас; ваше символическое сознание остается само по себе и действует на максимальной чувствительности. Это действительно проклятое животное в эволюции, животное, сбившееся с пути и выскользнувшее за естественные пределы. Мы не можем представить себе животное, полностью открытое для переживаний и собственных тревог, животное полностью лишенное запрограммированной нейрофизической реакции на сегменты мира. Только человек достигает этого ужасающего состояния, которое мы видим во всей его чистоте в крайностях шизофренического психоза. В этом состоянии каждый объект в окружающей среде представляет собой серьезную проблему, потому что у человека нет запрограммированной реакции внутри его тела, которую он мог бы мог использовать для надежного взаимодействия с объектом. По крайней мере, хотелось бы, чтобы животное без инстинктов могло по собственной воле отступить под защиту дружественной плоти, которую может назвать собственным интимным и базовым владением, даже если эта плоть не «скажет», какую реакцию следует проявить. Шизофренику и это не доступно. Его тело «случилось» с ним, это масса зловония и разложения. Интимное в нем только то, что оно является каналом для уязвимости, зацепкой, которую внешний мир имеет в его внутреннем «я». Тело – предало его, это его постоянно открытая рана, объект его антипатии – как Катрин Денёв мастерски изобразила в фильме «Отвращении» Романа Полански. Неудивительно, что эта «болезнь» является самой интригующей и завораживающей для человека. Она доводит до предела его протест по поводу дуалистического состояния. Данный протест представляет собой невротическую открытость, доведенную до крайней степени беспомощности. Фрейд очень удачно назвал этот синдром «нарциссическим неврозом»: раздувание «я» в фантазии, крайнее самовозвеличивание как последняя защита, как попытка исключительно символической силы в отсутствие живой физической силы. Опять же, именно этого культурный человек стремился достичь, но «нормальный» человек неврологически запрограммирован так, что он чувствует, по крайней мере, что свое тело он может использовать абсолютно уверенно.

Расширяя проблему человека до предела, шизофрения также раскрывает природу творчества. Если вы физически не запрограммированы в культурном проекте causa sui, то вам нужно изобретать свой собственный: вы не вибрируете, подобно струне, под чужую мелодию. Вы видите, что выдумки окружающих вас – ложь, отрицание истины. Причем, такой истины, которая обычно принимает форму, демонстрирующую ужас человеческого состояния более полно, чем его испытывает большинство людей. Таким образом, творческий человек становится в искусстве, литературе и религии посредником естественного ужаса и индикатором нового пути к победе. Он рассеивает тьму и страх перед человеческим состоянием и формирует новое символическое превосходство над ним. Эта функция творческого отклонения существовала от шаманов до Шекспира.