Отрицание смерти

Человеку трудно непоколебимо работать, когда его занятость означает не больше, чем урчание живота, порывы ветра и крики динозавров – шумы, которые теперь замолчали навсегда. Или, возможно, кто-то специально работает усерднее, чтобы бросить вызов бессердечному безразличию природы. Таким образом можно даже заставить ее подчиниться порождениям таинственного разума, сделав слова и мысли нерушимым памятником человеческой честности о собственном состоянии. Это то, что делает человека сильным и правдивым – вызов иллюзорным удобствам религии. Человеческие иллюзии доказывают, что люди не заслуживают лучшего, чем забвение. Таким образом, должно быть, и рассуждал Фрейд, поскольку он сделал психоанализ соперником религии. Психоаналитическая наука установила бы истинные факты морального мира и реформировала бы его – если это было бы возможно. Мы видим, почему психоанализ сам по себе был для Фрейда религией, как замечали многие авторитетные мыслители от Юнга и Ранка до Зильбурга и Риффа[82].

Все это можно выразить иначе: Фрейд решил бросить вызов природе, с удвоенной силой пытаясь оправдать ложь causa sui. Зильбург в своей проницательной оценке Фрейда и религии рассмотрел это более подробно:

С тех пор, как человек начал свое так называемое «покорение природы», он пытался представить себя завоевателем вселенной. Чтобы убедиться в собственной победе, он присвоил трофей (природу, вселенную). Он должен был чувствовать, что Создатель трофея уничтожен, или его собственный воображаемый суверенитет над вселенной окажется под угрозой. Именно эта тенденция отражена в нежелании Фрейда принять религиозную веру в ее истинном значении… Поэтому неудивительно, что в области человеческой психологии человек, каким бы великим он ни был, – например, такой, как Фрейд, – всегда имел образ недовольного, беспомощного и встревоженного существа. Того, кто с испугом смотрит в ничто и отворачивается от «так называемого потомства» с преждевременным… отвращением.

Зильбург говорит, что Фрейд был вынужден занять жесткую, почти солипсистскую интеллектуальную позицию «из-за необходимости избавиться от всякого подозрения в интеллектуальной зависимости от других людей или в духовной зависимости от личного Бога»⁵⁸⁵⁹. Ложь causa sui становится особенно обсуждаемой из-за того, что человек не признает или не может ее признать. В следствие вышесказанного страдает та самая истина, с помощью которой человек пытается бросить вызов природе.

Юнг, который согласился бы с Зильбургом, предлагает то, что мне кажется самым кратким и подходящим изложением характерологической жизненной проблемы Фрейда:

Фрейд никогда не задавался вопросом, почему был вынужден постоянно говорить о сексе, почему эта идея так завладела им. Он не знал, что его «однообразие толкования» выражает бегство от самого себе или от той его стороны, которую, наверное, можно назвать мистической. Пока он отказывался признать эту сторону, он никак не мог примириться с собой…

С этой односторонностью Фрейда ничего не поделаешь. Возможно, какой-то его внутренний опыт мог бы открыть ему глаза… Он оставался жертвой одного аспекта, который мог распознать, и по этой причине я вижу трагизм его фигуры. Фрейд был великим человеком, и, более того – человеком, попавшим в тиски своего даймона⁶⁰.