Никто из тех, кто достоверно помнит, как опасно смотреть в глаза определенным людям или как блаженно доверять чужой власти, не может обвинить Фрейда в психоаналитической риторике. Объясняя ту самую силу, которая объединяла группы, Фрейд смог также показать, почему группы не боятся опасности. Члены группы не чувствуют себя оставленными наедине с собственной ничтожностью и беспомощностью, поскольку в их распоряжении есть силы героя-лидера, с которым они отождествлены. Природный нарциссизм – то чувство, что человек рядом с вами смертен, но не вы сами, – подкрепляется доверием к власти лидера. Неудивительно, что в Первой мировой войне сотни тысяч людей выходили из окопов под шквальный огонь. Они были, можно сказать, частично загипнотизированы. Неудивительно, что люди мечтают о победе вопреки ничтожным шансам: разве они не под сенью всемогущей родительской фигуры? «Почему группы такие слепые и глупые?» – всегда вопрошал человек. Потому что они требуют иллюзий, ответил Фрейд, и «постоянно отдают предпочтение тому, что нереально, пред тем, что реально»17
. И мы знаем, почему. Реальный мир просто слишком ужасен, чтобы его признать; человеку со всех сторон напоминают, что он – маленькое дрожащее животное, которое придет в упадок и умрет. Иллюзия меняет все это, заставляя человека чувствовать себя нужным, жизненно важным для вселенной, даже в каком-то смысле бессмертным. Кто создает эту иллюзию, если не родители, передавая макро-ложь культурного принципаЭто великая работа Фрейда по массовой психологии, по динамике слепого послушания, иллюзии и общинного садизма. В своих работах Эрих Фромм особенно ясно продемонстрировал непреходящую ценность взглядов Фрейда как развивающейся и продолжающейся критики человеческой порочности и слепоты. От своей ранней работы «Бегство от свободы» до более поздней «Душа человека» Фромм развивал взгляды Фрейда о необходимости магического помощника. Он сохранил основную мысль Фрейда о нарциссизме как основной характеристике человека. Фромм говорил о том, как нарциссизм наделяет человека чувством важности собственной жизни и обесценивает жизни других; как это помогает проводить четкие грани между «теми, кто похож на меня или принадлежит мне», и теми, кто является «чужаками». Фромм также настаивал на важности того, что он называет «кровосмесительным (инцестуальным) симбиозом»: боязнь покинуть семью и попасть в мир собственной ответственности и полномочий; желание держать себя в рамках большего источника силы. Именно эти вещи составляют загадку «группы», «нации», «крови», «родины или отечества» и тому подобного. Эти чувства заложены в самом раннем опыте комфортного слияния с матерью. Как сказал Фромм, они держат человека «в тюрьме материнской расово-национально-религиозной фиксации»19
. Фромма увлекательно читать, и нет смысла повторять или развивать то, что он уже и так хорошо высказал. Нужно обратиться непосредственно к нему и изучить, насколько убедительны эти идеи, насколько хорошо они продолжают то, что было важным у Фрейда, и применить это к современной проблеме лживости, порочности и продолжающегося политического безумия. Это, как мне кажется, и есть подлинная линия совокупной критической мысли о состоянии человека. Удивительно, что со времен Просвещения ученые уделяют так мало внимания и времени этому центральному направлению работы. Если гуманитарные науки должны иметь хоть какое-то значение, то должен быть сформирован самый большой объем теоретических и эмпирических работ в их области.Развитие идеи после Фрейда