Отрицание смерти

Этот аспект групповой психологии может дать объяснение тому, что поражает наше воображение: разве не удивляет фантастическое проявление скорби со стороны целых народов, когда умирает один из их лидеров? Неконтролируемое эмоциональное излияние, ошеломленные массы, проводящие на городских площадях иногда целые дни, истерично рыдающие взрослые люди, людское море, затаптывающее друг друга, на пути к гробу или погребальному костру – какой смысл в таком массовом и невротическом «водевиля отчаяния»?⁵⁰ Есть только одно объяснение: это состояние глубокого шока от потери оплота против смерти. На некотором грубом уровне личности люди понимают: «Наш локус власти над жизнью и смертью может сам умереть, потому и наше бессмертие под вопросом». Все слезы и разрывающая на части боль, – это, в конце концов, относится к самому себе, не к смерти великого человека, а к неизбежности собственной кончины. Сразу же люди начинают переименовывать городские улицы, площади, аэропорты в честь умершего: объявление, что он будет увековечен в обществе, несмотря на физическую смерть. Сравните траур американцев по Кеннеди, французов по де Голлю и особенно египтян по Насеру. В последнем случае излияние чувств было более примитивным и стихийным: немедленно раздался клич к возобновлению войны с Израилем. Как мы выяснили, только козлы отпущения могут облегчить другому страха смерти: «Мне угрожает смерть – давайте же убивать сами». В случае кончины бессмертной фигуры стремление найти козла отпущения должно быть особенно сильным. Вместе с этим, как показал Фрейд, растет и склонность к панике⁵¹. Когда лидер умирает, механизм, который человек создал для отрицания ужаса мира, мгновенно выходит из строя; что же более естественно, чем испытывать ту самую панику, которая всегда присутствовала на задворках человеческого сознания?

Пустота заняла место бессмертной субстанции. Ее оставила после себя смерть лидера. Очевидно, эта пустота слишком болезненна, особенно, если лидер обладал мощной маной или был олицетворением какого-то великого героического проекта, что влек за собой людей. Нельзя не задуматься о том, как одно из самых передовых научных обществ 20-го века прибегло к совершенствованию древнеегипетских техник мумификации, чтобы бальзамировать лидера своей революции. Кажется, что русские не могли отпустить Ленина даже после смерти и поэтому захронили его как символ бессмертия. Это якобы «светское» общество, которое совершает паломничество к могиле и которое хоронит своих героев в «священной стене» Кремля, «святом» месте. Независимо от того, сколько церквей закрыто или насколько гуманистическим может быть лидер или движение, в человеческом страхе никогда не будет ничего светского. Страх человека – это всегда «священный страх». Страх всегда относится к пределам жизни и смерти⁵².

Онтологические мотивы-близнецы

Многое из того, что мы уже говорили о переносе, представляет человека в нелестном свете. Настало время сменить тон. Действительно, перенос – это отражение трусости перед лицом как жизни, так и смерти, но он также отражает стремление к героизму и саморазвитию. Это переводит наше обсуждение явления переноса на совершенно другой уровень, и на этой новой точке зрения я сейчас хочу задержаться.

Одна вещь всегда удивляла человека – его внутреннее стремление быть хорошим, внутренняя чувствительность к «тому, как все должно быть», и мучительно теплое влечение к «правильности» красоты, добра и совершенства. Мы называем эту внутреннюю чувствительность «совестью». Для великого философа Иммануила Канта это была одна из двух великих тайн творения, этот «моральный закон внутри» человека. И не было никакого способа объяснить его наличие – он просто был. Природа несет это чувство прямо в своем «сердце», в сути стремящихся выжить организмов. Это ощущение себя в природе более фантастично, чем любой научно-фантастический факт. Любая философия или любая наука, которая стремится рационально говорить о смысле жизни, должна принимать это во внимание и относиться к этому с величайшим почтением – такого мнения придерживались мыслители XIX века, такие как Винченцо Джоберти и Антонио Розмини⁵³.