Отрицание смерти

Смысл нашего краткого обсуждения онтологических мотивов состоит в том, чтобы совершенно точно прояснить, как перенос связан с основами организменной жизни. Теперь мы можем в полной мере понять, как неправильно было бы смотреть на перенос совершенно уничижительно, когда он реализует важное стремлениям человека к целостности. Человеку необходимо наполнить свою жизнь ценностью, чтобы он мог назвать ее «хорошей». Тогда объект переноса будет естественной фетишизацией самых высоких человеческих стремлений и усилий. Снова мы видим, насколько чудесным «талантом» является перенос. Это форма творческого фетишизма, установления локуса, из которого наша жизнь может черпать силы, в которых она нуждается, и которыми хочет обладать. Что желаннее бессмертия? Как удивительно и просто справиться с нашим стремлением к бессмертию и сделать его частью диалога с одним человеком. Находясь на этой планете, мы не знаем, что вселенная хочет от нас или готова нам дать. У нас нет ответа на вопрос, который беспокоил Канта, о том, что является нашим долгом, что мы должны делать на Земле. Мы живем во тьме незнания о том, кто мы и почему мы здесь, но мы знаем, что все это должно иметь какой-то смысл. Тогда что может быть более естественным, чем взять эту невыразимую тайну и тут же её развеять, направив нашу героическую активность на другого человека, убеждаясь, что этих действий достаточно, чтобы заслужить вечность. Если что-то неправильно, мы понимаем это по поведению объекта, и поэтому можем мгновенно исправить. Ранк резюмирует этот жизненно важный вопрос в особенно насыщенном абзаце:

Здесь мы сталкиваемся с извечной проблемой добра и зла, изначального права на бессмертие, заключающегося в эмоциональной ценности быть любимым или не любимым другим человеком. В этой плоскости… личность создается и обретает форму в соответствии с жизненной необходимостью угодить другому человеку, которого мы делаем нашим «Богом», и не навлечь на себя его недовольство. Все искривления… самости, с ее искусственным стремлением к совершенству и неизбежными «рецидивами» плохого являются результатом этих попыток очеловечить духовную потребность в добре⁶¹.

Как мы увидим в следующих главах, можно питать и расширять свою идентичность за счет всевозможных «богов» как на небесах, так и в аду. То, как человек реализует свои естественные стремления к саморазвитию и собственной важности, определяет качество его жизни. Героизм переноса дает человеку именно то, что ему нужно: определенную степень четко отмерянной индивидуальности, точку отсчета для его практики добродетели, и все это на определенном уровне безопасности и контроля.

Если бы героизм переноса был безопасным, мы могли бы счесть его унизительным. Героизм по определению является вызовом безопасности. Но суть в том, что все наши стремления к совершенству, ухищрения и приемы, чтобы угодить друг другу, не обязательно являются трусливыми или неестественными. Что делает героизм переноса унизительным, так это то, что процесс является бессознательным и рефлексивным, а не полностью контролируемым. Непосредственно к этой проблеме и обращается психоаналитическая терапия. Кроме того, другие люди – это естественные спутники каждого человека. Он вынужден действовать по благо своих сородичей, поскольку они формируют его самое непреодолимое и непосредственное окружение; не в физическом или эволюционном смысле сообщества подобных существ, а скорее в духовном смысле. Люди – единственные, кто опосредуют смысл, то есть они дают единственное человеческое значение, которое мы можем знать. Юнг написал несколько особенно ярких и проницательных страниц о явлении переноса, и увидел, что это побуждение настолько сильное и естественное, что он даже назвал его «инстинктом» – «либидо родства». Этот инстинкт, как он говорит, не может быть удовлетворен каким-либо абстрактным способом:

Нужна связь с человеком. Это ядро всего феномена переноса, и его наличие невозможно оспорить, потому что отношение к себе – это в то же время отношение к ближнему…⁶²

Столетием ранее Герман Мелвилл вложил ту же мысль в уста Ахава: