Таким образом, если садомазохизм отражает состояние человека, действие наших двойственных онтологических мотивов, можно и вправду говорить о честном мазохизме, или зрелом мазохизме, точно так же, как это сделал Ранк в своей необычной дискуссии в «За пределами психологии». Одним из ограничений Фрейда было то, что он не мог довести свою мысль до вывода такого рода, даже если неоднократно подбирался к нему. Он был настолько впечатлён интенсивностью, глубиной и универсальностью садизма и мазохизма, что назвал их инстинктами. Он верно замечал, что эти побуждения проникали прямо в сердце человеческого существа. Но он сделал пессимистический вывод, сетуя на то, что человечество не может избавиться от этих побуждений. И снова он придерживался своей теории инстинктов, которая заставляла его рассматривать эти влечения как пережитки эволюционного состояния, связанные с конкретными половыми потребностями. Ранк, который рассматривал проблему более правдиво, мог преобразовать садизм и мазохизм из клинически негативных вещей в человечески позитивные. Таким образом, зрелость мазохизма будет зависеть от цели, на которую он направлен, от того, насколько зрелый мазохист владеет собой. С точки зрения Ранка, человек будет невротиком не потому, что он мазохист, а потому, что он на самом деле не был покорным, а только хотел сделать вид, что он такой. Давайте кратко остановимся на этом типе проблем, потому что он резюмирует общую тему психических расстройств, которую мы подняли.
Из нашего обзора психических расстройств следует один очень интересный и последовательный вывод: Адлер был прав, говоря, что у всех психически больных есть базовая проблема смелости. Они не могут взять на себя ответственность за свою независимую жизнь; они слишком боятся жизни и смерти. С этой точки зрения теория психических расстройств на самом деле является общей теорией неудач в превосходстве над смертью. Избегание жизни и страх смерти настолько запутывают личность, что человек становится инвалидом – неспособным проявлять «нормальный культурный героизм», как другие члены общества. В результате человек не может позволить себе ни рутинного героического самораспространения, ни лёгкого подчинения вышестоящему культурному мировоззрению, которое могут позволить себе другие члены общества. Вот почему он в некотором роде становится обузой для других. Таким образом, психическое заболевание – это также способ говорить о тех людях, которые обременяют других своими гиперстрахами жизни и смерти, своим собственным неудавшимся героизмом.
Как мы уже видели, депрессивный человек – это тот, кто так успешно переложил ответственность за себя на силу и защиту со стороны других, что лишился собственной жизни. Как ещё давно нас учил Адлер, люди, окружающие депрессивного человека, должны за это платить. Вина, самоистязание и обвинения также являются способами принуждения других. Что может быть более принудительным, чем магическое преображение шизофреника, который так превосходно демонстрирует отсутствие смелости? Или паранойя, когда человек настолько слаб и настолько одинок, что создает воображаемые объекты ненависти, чтобы вообще иметь какие-либо отношения? Мы вынуждены соглашаться быть объектом ненависти, чтобы параноик мог почувствовать немного жизненной силы. Это отличная иллюстрация выражения «ехать на ком-то верхом». Это действительно «поездка» по жизни к смерти, которую слабые и напуганные люди проделывают, оседлав других. Дело в том, что нас принуждают магическое преображение и паранойя – но они могут не быть нашими проблемами. µ