Отрицание смерти

Таким образом, Рохейм и Ференци говорят о совершенно иных вещах, нежели Фрейд. Рохейм говорит об идентификации с матерью, которая являет собой полную поддержку ребёнка, и о неспособности ребёнка понять отношение его любимого объекта с другими объектами, такими, как отец. Ференци говорит, что ребёнок переполнен эмоциями, которые он ещё не может упорядочить. Именно здесь проявляется более экзистенциальная интерпретация проблемы. Ребёнок использует своё тело как свой проект causa sui; он окончательно откажется от этого проекта только тогда, когда поймет, что он не реализуем. Каждая из этих альтернатив - вопрос жизни и смерти для него; и если мы собираемся говорить о травме, то, должно быть, она проявляется из неразберихи в вопросах жизни и смерти. Даже когда мы вырастаем, большинство из нас испытывает некоторое отвращение и разочарование при мысли о половом акте наших родителей; то, что они делают это, не кажется «правильным». Я думаю, что точная причина нашего отвращения кроется в том, что их образ стал неоднозначным в наших глазах. То, что родители ярче всего являют собой, - это разочарование в теле как в проекте causa sui; они являют собой комплекс кастрации, неудовлетворённость телом и страх перед ним. Более того, они сами являются живым воплощением культурного мировоззрения, которое ребёнок должен усвоить для того, чтобы выйти из тупика своего тела. Когда родители, не выходя за границы тела, реализуют самые близкие отношения, ребёнок должен испытывать тревожное замешательство. Как его борющееся эго может справиться с этими двойными смыслами и сделать из них вывод? Кроме того, один из этих смыслов представлен в конкретных физических хрюканьях, стонах и движениях, которые должны быть ошеломляющими, тем более, что это именно тот ужас тела, который ребёнок старается преодолеть. Если он пытается вернуться к телесной роли и подражать своим родителям, они приходят в беспокойство или ярость. Он вполне может чувствовать себя преданным ими: они оставляют свои тела для самых близких отношений, но отрицают эту возможность для него. Они препятствуют физическому состоянию всеми силами, что у них есть, но сами предаются ему со всепоглощающим мщением. Если мы соединим всё это вместе, мы можем увидеть, что первичная сцена действительно может нанести травму, и не потому, что ребёнок не способен вступить в половой акт и выразить свои собственные импульсы, а скорее потому, что первичная сцена сама по себе является сложным символом, сочетающим ужас тела, предательство культурного супер-эго и абсолютную блокировку как любых действий, которые ребёнок может предпринять в этой ситуации, так и какого-либо чёткого её понимания, которое он может иметь. Это символ тревожного многогранного тупика.

Таким образом, тело - это животная судьба, с которой в какой-то мере нужно бороться. В то же время оно предлагает впечатления и чувственный опыт, конкретное удовольствие, которого так не хватает внутреннему символическому миру. Неудивительно, что человек надет на рога сексуальных проблем, поэтому Фрейд видел, что секс в человеческой жизни имеет такое большое значение, особенно в невротических конфликтах его пациентов. Секс - это неизбежный компонент человеческого заблуждения относительно смысла своей жизни, смысла, безнадёжно разделённого на две области - символы (свобода) и тело (судьба). Также неудивительно, что большинство из нас никогда не отказывается полностью от детских попыток использовать тело и его придатки как крепость или машину для магического принуждения мира. Мы пытаемся получить метафизические ответы из тела, которые оно, будучи материальной сущностью, не может нам дать. Мы пытаемся ответить на трансцендентную тайну творения посредством опыта, полученного через одно частичное, физическое произведение этого творения. Вот почему мистика секса так широко практикуется - скажем, в традиционной Франции - и в то же время разочаровывает. Секс так успокаивающе инфантилен в своём потворстве желаниям и удовольствиям, но в то же время обречён на провал в решении задачи настоящего осознания и роста, если человек пытается использовать его для ответа на свои метафизические вопросы. Тогда это становится ложью о реальности, ширмой, отгораживающей от полной осознанности. Если взрослый сводит проблему жизни к области сексуального, он повторяет фетишизацию ребёнка, который фокусирует проблему матери на её гениталиях. Секс становится прикрытием от ужаса, фетишизацией полной осознанности реальной проблемы жизни [которую он сводит к сексу].