Отрицание смерти

Он концентрировался не на силе Эдипова комплекса, а на «человеческом недоумении и беспомощности перед лицом ужасных сил природы», «терроре природы», «болезненной загадке смерти», «нашей тревоге перед лицом опасностей жизни» и «непреодолимой необходимости судьбы, против которой не существует лекарства». И когда дело дошло до центральной проблемы тревожности, он более не поднимал тему, которую он эксплуатировал в своих ранних работах, того насколько ребенка сокрушают его инстинктивные побуждения изнутри; вместо этого, формулировки Фрейда стали экзистенциальными. Тревога теперь рассматривалась в основном как реакция на глобальную беспомощность, заброшенность, судьбу.

Поэтому я утверждаю, что страх смерти следует рассматривать как аналог страха кастрации и что ситуация, на которую реагирует эго, — это состояние заброшенности и покинутости защищающим его суперэго, силами судьбы, что ставит крест на защищенности против какой-либо опасности.

Эта формулировка указывает на значительное расширение перспективы. Добавьте к этому поколение или два психоаналитической клинической работы, и мы достигнем удивительно точного понимания того, что действительно беспокоит ребенка, как жизнь становится для него слишком многим, какого количества мыслей и ярких восприятий он должен избегать.

И в то же время, как он должен избегать смерти, которая грохочет позади и двигаясь параллельно с любой его беззаботной деятельностью, она всегда дышит ему в спину.

Можно сделать вывод, что человеческое животное характеризуется двумя великими страхами, от которых защищены другие животные: страх жизни и страх смерти.

Передовик науки о человеке Отто Ранк поднял вопрос об этих опасениях, основывая всю свою систему мысли на них. Он показал, насколько страхи важны для понимания человека.

Параллельно Ранку, Хайдеггер приблизил эти страхи к центру экзистенциальной философии. Он утверждал, что основным беспокойством человека является беспокойство о бытии в мире, а также беспокойство непосредственного бытия в мире. Как страха смерти, так и страха жизни, страха опыта и индивидуализации.

Человек неохотно выходит в подавляющий его мир, к реальным его опасностям; он сжимается от потери себя во всепоглощающих аппетитах других людей, от полной потери контроля в этой схватке людей, зверей и машин.

Как животный организм, человек ощущает дух планеты, на которую он был помещен: кошмарное, демоническое неистовство, в которое природа выпустила на волю миллиарды индивидуальных организменных аппетитов всех видов — не говоря уже о землетрясениях, метеорах и ураганах, которые, похоже, имеют свои собственные адские аппетиты.

Каждая вещь с целью расширения поглощает другие. Аппетиты могут быть невинными, потому что они естественны, но любой организм, оказавшийся в бесчисленных противоречивых целях этой планеты, является потенциальной жертвой этой самой невинности — и он уходит от жизни, чтобы не потерять свою собственную.

Жизнь может поглотить человека, иссушить его энергию, затопить его, отнять у него самообладание, дать так много нового опыта столь быстро, что он просто лопнет; заставить его выделяться среди всех остальных, вывести на опасную почву, загрузить его новыми обязанностями, которые требуют большой силы, чтобы их вынести, подвергнуть его новым непредвиденным обстоятельствам. Помимо прочего, существует опасность поскользнуться, вероятность несчастного случая, случайного заболевания и, конечно, смерти, окончательного поглощения, полного затопления и отрицания.

Значительное научное упрощение психоанализа — это концепция, согласно которой весь ранний опыт — это попытка ребенка отрицать тревожность своего рождения, его страх потерять поддержку, остаться одиноким, беспомощным и напуганным.

Личность ребенка, его образ жизни — это его способ изгнания из сознания реального факта собственной естественной слабости. Для этого он использует силу других, а также основы и идеи его культуры.

Чтобы изгнать осознание реального факта его естественной беспощности.

Это происходит не только от его бессилия избежать смерти, но и от зависимости от других, что обусловлено его собственными возможностями.

Перед лицом ужаса мира, чуда творения, сокрушительной силы реальности, даже тигр не обладает надежной и безграничной силой, а тем более ребенок. Его мир — трансцендентная тайна; даже родители, от которых он находится в естественной зависимости, являются первичными чудесами. Чем еще они могут являться?

Мать — первое удивительное чудо, которое преследует ребенка всю его жизнь, независимо от того, живет ли он в ее могущественной ауре или восстает против нее. Превосходство ее мира вторгается в него фантастическими лицами, близко улыбающимися сквозь зияющие зубы, сверкающими глазами, пронзающими его издалека горящими и угрожающими взглядами.