Если мы рассмотрим это развитие в рамках нашего обсуждения возможностей героизма, то оно будет выглядеть следующим образом. Человек преодолевает границы только культурного героизма. Он разрушает ложь личности, которая позволяла ему быть героем в повседневной социальной схеме. Тем самым он открывает себя бесконечности, возможности космического героизма, самому служению Богу. Таким образом, его жизнь приобретает высшую ценность вместо просто социальной и культурной, исторической ценности. Он связывает свою тайную внутреннюю сущность, свой подлинный талант, свои глубочайшие чувства уникальности, своё внутреннее стремление с абсолютной значимостью, с самой основой творения. На руинах разрушенной культурной самости проявляется тайна частного, невидимого, внутреннего Я, которое жаждало высшей значимости, космического героизма. Эта невидимая тайна в сердце каждого существа теперь приобретает космическое значение, подтверждая свою связь с невидимой тайной в сердце творения. В этом есть смысл веры. В то же время это смысл слияния психологии и религии, в мысли Кьеркегора. Поистине открытый человек, тот, кто сбросил доспехи своей личности, ключевую ложь своей культурной ограниченности, находится за пределами помощи любой обычной «науки», любого простого социального стандарта в понимании здоровья. Он абсолютно одинок и дрожит на грани забвения - которая в то же время является гранью бесконечности. Дать ему новую поддержку, в которой он нуждается, «смелость отвергнуть страх безо всякого страха… способна лишь вера», - говорит Кьеркегор. Не то, чтобы это было легко для человека или панацеей в случае человеческого состояния - Кьеркегор никогда не был поверхностным. Он дает нам поразительно красивую идею:
вера не может тем самым уничтожить страх, но сама, будучи вечно юной, снова и снова выпутывается прочь из смертного мгновения страха.48
Другими словами, пока человек остаётся амбивалентным существом, он не может избавиться от тревоги; вместо этого он может использовать тревогу как вечный источник роста в новые измерения мысли и доверия. Вера ставит новую жизненную задачу - приключение в условиях открытости многомерной реальности.
Можно понять, почему Кьеркегору осталось только лишь завершить своё великое исследование тревоги следующими словами, имеющими вес аподиктического аргумента:
Настоящий же самоучка в такой же мере и ученик Господень… И как только психология завершает своё рассмотрение страха, он должен быть передан догматике.49
По Кьеркегору, психология и религия, философия и наука, поэзия и истина неразрывно сливаются воедино в тоске сотворённого.50
Давайте теперь обратимся к другой выдающейся фигуре в истории психологии, у которой было то же стремление, но для которой эти вещи не слились в поле сознательного. Как же так получилось, что два величайших ученика человеческой натуры могли придерживаться таких диаметрально противоположных мнений о природе веры?
Глава шестая
Всей сексуальности, а не только лишь анальному эротизму
грозит стать жертвой органического вытеснения24
в область бессознательного являющегося результатом
принятия человеком прямохождения и снижения чувства обоняния...
Всех невротиков, как и многих других,
оскорбляет тот факт, что "inter urinas et faeces nascimur"
"мы рождаемся между мочой и фекалиями" ...
Таким образом, мы должны обнаружить,
в качестве самого глубокого корня сексуального подавления,
идущего в ногу с культурой, естественную защиту новой формы жизни,
которая началась с принятия человеком прямохождения
— Зигмунд Фрейд [1]
Я пытался показать на нескольких страницах, что Кьеркегор понимал проблему человеческой личности и роста с остротой, в которой проявлялся сверхъестественный признак гениальности, возникшей задолго до появления клинической психологии. Он предвосхитил часть основ психоаналитической теории и продвинулся дальше неё к проблеме веры и, следовательно, к глубочайшему пониманию человека. Это утверждение должно быть обосновано, что является одной из задач этой книги. Неизбежно, частью этого обоснования должен быть какой-то набросок проблемы характера Фрейда, какой я её вижу. Фрейд так же довел психоаналитическую теорию до предела, но не вышел на веру; его личность должна поведать нам по крайней мере некоторые из причин.