Отрицание смерти

Особенно в ранние годы Фрейд работал как сумасшедший (frenzy). Такой тип помешательства требует определённой рабочей атмосферы - и Фрейд без колебаний выстроил свои семейные отношения вокруг своей работы поистине патриархальным образом. Во время полуденной трапезы после своих психоаналитических бесед он соблюдал строгое молчание, но требовал, чтобы все присутствовали; если рядом было пустое кресло, он вопросительно жестикулировал своей вилкой Марте на предмет отсутствия сидящего. Совершенно поглощённое и рабски покорное отношение его дочери Анны встревожило даже его самого, и он отправил её на [психо] анализ; как будто он не знал о том, как его собственная инсценировка своего величия в семье не могла не завораживать окружающих. Мы знаем, что он совершал длительные поездки в отпуск со своим братом, но никогда со своей женой и десятками способов организовал свою жизнь так, чтобы отразить своё собственное чувство миссии и исторической судьбы.

В этом нет ничего необычного: это попросту интересные сплетни о великом человеке. Я упоминаю об этом просто для того, чтобы показать, что Фрейд был ни лучше, ни хуже других людей. Кажется, в нем было больше нарциссизма, чем у большинства, но это мать воспитала его таким образом, уделяя ему повышенное внимание и возлагая большие надежды; она до самой смерти называла его «мой золотой Зиги». Весь его образ жизни представлял собой драматическую пьесу, по причине того, что к нему всегда относились именно так. Конечно, отношение его матери придало ему дополнительных сил, как он сам отметил; и он переносил свой неизлечимый рак, с его ужасными и болезненными последствиями, с превосходным достоинством и терпением. Но так ли это в действительности необычно? Кто-то однажды похвалил его за мужественную терпимость Франца Розенцвейга к его полному параличу, и Фрейд ответил: «Что ещё он может сделать?». То же самое замечание может быть обращено к Фрейду, как и ко всем нам, кто страдает от заболеваний. Что касается его преданности своей работе, то он писал до самого конца, с минимальным использованием наркотиков насколько это возможно, несмотря на его боль - разве Георг Зиммель не продолжал [работать] до последнего под гнетом рака, также отказываясь от лекарств, потому что они притупляли его мысли? И всё же никто не считает Зиммеля особо сильной личностью. Такого рода мужество не является чем-то необычным для людей, которые считают себя историческими фигурами; представление о себе формирует необходимую преданность делу, которое дарует им бессмертие; что такое боль, по сравнению с этим? Я думаю, что мы можем справедливо заключить, что во всем этом едва ли была какая-либо заслуга Фрейда, которая бы отличала его от других людей. Фрейд в своём эгоцентризме; Фрейд дома, вращающий семейной жизнью вокруг своей работы и амбиций; Фрейд в своей межличностной жизни, пытающийся влиять на других и принуждать их, жаждущий особого почтения и преданности, не доверяющий другим, набрасывающийся на остальных резкими и очерняющими эпитетами; во всех этих вещах Фрейд - обычный человек, но, по крайней мере человек, у которого есть талант и стиль, чтобы иметь возможность реализовать сценарий, который ему хотелось бы.

Но Фрейда сложно назвать человеком "без тормозов" ("immediate" man), бездумно бросающимся с головой в жизнь. Таким, каким мы его сейчас описали, он предстаёт обычным; его великая необыкновенность заключалась в другом - и именно это напрямую питало его гений:

он был чрезвычайно самоаналитичен, приподнял завесу с собственных подавлений и пытался расшифровать свои глубочайшие мотивы до самого конца своей жизни. Ранее мы отмечали, что инстинкт смерти мог означать лично для Фрейда, и этот вопрос остаётся открытым. В отличие от большинства людей, Фрейд осознавал смерть как очень личную и интимную проблему. Он был одержим беспокойством о смерти всю свою жизнь и признавал, что не проходило и дня, когда бы он не думал об этом. Это явно необычно для "привычного хода человеческой жизни" (the run of mankind); и именно здесь, я думаю, мы можем обоснованно "покружить вокруг" (fish around) на тему некоторых подсказок об особой ориентации Фрейда к реальности и к этой уникальной для него «проблеме». Если мы получим намёки о такого рода проблеме, я думаю, мы сможем использовать её, чтобы пролить свет на общую структуру его работы и её возможные пределы.