Отрицание смерти

Тем не менее, заявление Джонса дает нам реальную подсказку к пониманию Фрейда, потому что, как мне кажется, он говорит, что существует разница между фактом смерти и её обоснованием. Поскольку вся жизнь человека - это манера поведения или сценарий, с помощью которого он пытается отрицать забвение и символическим способом выйти за пределы смерти, человек часто остается не тронут фактом собственной гибели, потому что ему удается окружить её более значимыми смыслами. На основе этого различия мы можем сказать некоторые вразумительные вещи о тревоге Фрейда по поводу смертью. Мы можем попытаться понять, что его беспокоило, с помощью подсказок, охватив его стиль жизни более широко, а не через бесплодные попытки размышлять о том, насколько глубоко его мысли соприкасались с его эмоциями.

Второе Великое Избегание Фрейда

Первое, что, по-видимому, ясно проявляется в отношении Фрейда к реальности, это то, что, как и многим людям, ему было очень трудно уступить. Он не мог подчиниться ни миру, ни другим людям. Он пытался удержать внутри свой "центр тяжести", не отпускать себя и не перемещать его в другое место, как это видно из его отношений с учениками, инакомыслящими и всевозможными внешними угрозами. Когда во время нацистского вторжения его дочь поинтересовалась, почему же они все просто не покончили с собой, Фрейд характерно заметил: «Потому что это именно то, что они хотят от нас».

Но у Фрейда было двойственное отношение к уступкам. Есть множество оснований предположить, что он играл с этой идеей. Очень показательным является забавный случай; его замечание, когда суеверная дата, которую он назначил датой своей смерти, февраль 1918 года, прошла без происшествий. Он заметил: «Это показывает, как мало можно доверять сверхъестественному» [26]. Это изумительный пример того, как можно играться с идеей подчинения более крупным законам и силам, но только в своём воображении, оставаясь при этом эмоционально отчужденным и непреклонным. Но есть и другие сообщения, которые предполагают, что Фрейд не только играл с уступчивостью, но на самом деле стремился иметь возможность переместить свой "центр" в другое место. Однажды, обсуждая психические явления, Джонс сделал замечание: «Если бы кто-то мог поверить в ментальные процессы, парящие в воздухе, он мог бы перейти к вере в ангелов». После чего Фрейд завершил обсуждение комментарием: «Совершенно верно, даже в der liebe Gott /милостивого Бога/». Джонс продолжает, что слова Фрейда были произнесены шутливым, слегка насмешливым тоном. Но Джонса явно смутило то, что учитель затронул проблему веры в Бога без твердой, негативной окраски. Он сообщает: «... во взгляде было что-то ищущее, и я ушёл не совсем довольный, чтобы не было ещё более серьезного подтекста» [27].

В другой раз Фрейд встретил сестру своего бывшего пациента, который умер некоторое время назад. Сестра была похожа на своего умершего брата, и в голове Фрейда возникла спонтанная мысль: «Значит, в конце концов, это правда, что мертвые могут вернуться». Зильбург в своём важном обсуждении Фрейда и религии делает следующий комментарий к этому эпизоду, а также ко всей амбивалентной позиции Фрейда по отношению к сверхъестественному:

Даже при том, что Фрейд рассказывал, что за этой мыслью сразу же последовало чувство стыда, остаётся неоспоримым тот факт, что у Фрейда была сильная эмоциональная "черта", которая граничила сперва с суеверием, а затем с верой в физическое бессмертие человека здесь, на земле.

Становится также ясно, что Фрейд сознательно боролся против определённых духовных течений внутри себя... [Он], кажется, находился в состоянии поиска и болезненного конфликта, в котором учёный-позитивист (сознательный) и потенциальный верующий (бессознательный) вели открытую борьбу [28].

Затем Зильбург делает следующий вывод об этих духовных тенденциях, вывод, который подтверждает наше мнение о том, что Фрейд двусмысленно играючи (toying ambivalently) поддавался трансцендентным силам, будучи крайне искушенным в этом направлении:

Эти тенденции пытались утвердиться с помощью хорошо известного механизма искажения и вторичного усложнения, описанного Фрейдом как характеристика бессознательного и сновидений. Эта тенденция приняла форму маленьких, тревожных суеверий, непроизвольных и беспричинных верований в то, что на обычном жаргоне зовется спиритизмом [29].

Другими словами, Фрейд давал волю своим духовным направлениям настолько, насколько это позволял ему его характер, без необходимости переделывать базовые основы этого характера. Максимум, что он мог сделать, это уступить распространённым суевериям. Я думаю, что этот вывод не подлежит сомнению только на основании докладов Джонса; но у нас также есть личное признание Фрейда: «моё собственное суеверие коренится в подавленном честолюбии (бессмертии)...» [30]. То есть, оно уходит корнями в сугубо духовную проблему преодоления смерти, которая для Фрейда была характерна амбиции, стремлению, но не доверию или уступчивости.