Отрывки из обрывков

У артиста есть внутренняя необходимость пересилить свое амплуа – так сказать физиологические задатки. Кроме того, существуют ярлыки: Никулин – великий клоун, Папанов и Миронов – великие комедийные актеры. Андрюша еще и шампанско-танцевальный. И только Алексей Герман и Александр Столпер решились взять этих комиков и клоунов на серьезные роли в фильмах «Мой друг Иван Лапшин», «Живые и мертвые» и «Двадцать дней без войны». Миронов, Папанов и Никулин выбились не только из привычных для зрителей ярлыков, но и из амплуа.

Очень осторожно нужно пользоваться русским языком. Например, «были» – «не были». Вчера на работе были, а сегодня не были. Или: «были» – «небыли». «Были» – это что-то такое безотказно точное, а «небыли» – фантазия и вранье. Русский язык – великий, но двусмысленный. Двусмысленность языка провоцирует на двусмысленность существования.

Были! Да, были люди в наше время. Мне хотелось бы увидеть, сегодня, эталон артиста, который обладал бы фанатизмом Миронова, обаянием Визбора и органикой Евстигнеева.

Сам я никогда не был выдающимся артистом. Надо или быть уникальным, отдельным и сверхпрофессиональным, или уйти в другую профессию. Я всю сознательную юность мечтал работать таксистом.

Мы пока еще не понимаем, кого почти каждодневно теряем. Похоронили очередного Михал Михалыча. Какая-то мистическая история со Жванецким. Огромность его мощи и сила оригинальности – во всем. Он сумел так подстроить, чтобы уйти во время карантина, поскольку не мог себе позволить на сцене лежать. Он мог только стоять и слышать смех, а не лежать и слышать плач.

Собираясь узким кругом, в моменты расслабления мы начинаем говорить более-менее искренне друг с другом. Раньше можно было искренне говорить только на кухне под льющуюся воду или в спальне под двумя одеялами.

Потом, при наступившей свободе, развязанных языках (языки иногда длинные, а мысли, наоборот, короткие) и при страшной каше в нынешних головах кухонно-подпольные беседы приобрели подозрительную окраску. Да и чего лить воду и о чем-то говорить на кухне, когда можно орать где хочешь.

Сейчас опять нас всех, слава Богу, загоняют на кухню или под одеяло в спаленке. Кстати, как-то пытаясь оторвать правнуков от смартфонов, я читал им «Сказку о царе Салтане»: «Во все время разговора / Он стоял позадь забора». То есть царь, затаившись за штакетником и, очевидно, сняв корону, чтобы не торчала над забором, подслушивал трескотню трех девиц, чтобы знать, что происходит в его царстве. Это было еще до появления прослушки.

Вспоминаю молодежно-искреннюю беседу, которую мы – Михал Михалыч Жванецкий, Михал Михалыч Державин и я – вели, когда были с концертиками в Новороссийске. Эту «халтуру» устраивал Жванецкий, потому что сам из портовиков и его популярность на море была еще больше, чем на суше (хотя это почти невозможно). Естественно, мы обслуживали матросские аудитории не бесплатно, а за деньги, чтобы было на что прожить дальше на берегу.

И вот в новороссийском порту на борту огромного ржавого сухогруза за определенную сумму мы выступали. Сначала мы с Михал Михалычем Державиным прикидывались импровизаторами и играли шутки. Потом Михал Михалыч Жванецкий доставал свой тогда еще не такой древний портфель и свои еще не такие пожелтевшие бумажки и читал. А по окончании концерта был банкет со спиртом и морской закуской. После него нам сказали: «У нас такая баня! Она внешне не очень презентабельная, но пар!»

Это была одиночная камера, из всех щелей которой шел жуткий жар. Мы были любителями парилки, да еще после банкета – сидели с вениками и говорили о святом. Никого не было, кроме армии тараканов. Мы обсуждали, что крысы умные, но тараканы еще умнее.

Крыс в бане не бывает, они париться не могут, а тараканы бегали вокруг нас и еще, как будто им было мало пара, орали: «Поддайте!» Они были миролюбивыми и благодарили нас за то, что мы паримся и они тоже кайфуют. Мы спорили, кто первый бежит с корабля – крысы, капитаны или тараканы, – и полемизировали о тараканах в голове.

Я сел между двумя Михал Михалычами и загадал желание, чтобы нам через 50 лет встретиться и попариться. И мы ржали: как это может быть – 50 лет? Прошло 50 лет. Обоих нет.

Михал Михалыч Жванецкий – воплощение мудрости и афористичности. На него обязательно все ссылаются: «Как сказал Жванецкий».

Валечка Гафт постоянно рыдал: все графоманы сочиняют бред и подписывают его – «Гафт». Когда Гафту говорили: «Мы читали вашу эпиграмму на Эдит Пиаф», он кричал: «Я не писал про Эдит Пиаф!»

То же и со Жванецким: какую бы гадость ни придумали – «как я слышал от Жванецкого», все – и удачное, и гадкое – собиралось в огромный чан под названием «Жванецкий». Я часто жаловался Мишке на то, что ненароком и мои, правда, удачные, афоризмы приписывали ему.

Очень трудно выбраться из скорлупы имиджа, который складывается десятилетиями. Привыкаешь ты, и привыкают к тебе в определенном качестве. Как только человек пытается сбежать от себя, начинаются катастрофы.