Отрывки из обрывков

К сожалению, я уже не устраиваю, как прежде, сборищ на своем большом балконе. Раньше, когда устраивал, те несколько машин, которые проезжали по набережной, притормаживали, видя, что наверху гуляют.

Сегодня под окнами стоит длинная пробка смердящей техники в сторону Кремля, а от Кремля со страшной скоростью несутся иномарки.

Напротив моего балкона, где был сход к реке и я удил плотву, – огромная воняющая бензоколонка. Все, чем мы занимались, когда были молодыми (пили, курили и так далее), – уже неактуально. Да и почти не с кем теперь это делать. А спорить о Мейерхольде я могу и сам с собой.

Появилась новая рубрика «Жизнь после спорта». Великие спортсмены стыдливо рассказывают о том, какое счастье – перестать бегать, прыгать, умирать от нагрузок и вместо этого осесть в детской спортивной школе в Сызрани. Милое вранье.

Так можно нашинковать еще рубрик: «Жизнь после театра», «Жизнь после балета», «Жизнь после секса»… Но, хороня ближайших друзей, я с каждым разом убеждаюсь в необходимости рубрики «Жизнь после жизни».

Жизнь после чего-то очень разная. Жизнь после чего-то первого, чего-то последнего. Это можно сконфуженно или честолюбиво себе нарисовать – как выкрутился и жил после чего-то эпохального для себя.

А когда жизнь после жизни? Когда от тебя уже ничего не зависит?

Эпитет «незабвенный» – атрибут речи на панихиде. В реальности элемент забвения, естественный и малоизученный, но он существует и волнует, особенно старье типа меня. Что такое жизнь после жизни? Что оставил потомкам?

Герострат своего добился. Он значительно чаще вспоминается, чем какой-то гений в любой сфере, ушедший очень давно и постепенно выжитый из памяти и сознания следующими. Вот тебе и загадка жизни после жизни.

Хорошая, чисто российская придумка – памятная доска на стене дома. Этакая заплата на забвении. Но с текстом нужно быть очень осторожным. Нельзя писать «здесь жил», если слева от доски недавно въехал ночной клуб, справа какой-нибудь фитнес-бар. Надо писать – «в этом доме».

Лет пять назад, когда у моего ребенка был ресторан на Малой Бронной, я собрал компашку: Захаров, Жванецкий, Норштейн, Рост и Ким. Мы говорили, как нас мало осталось. Я сказал: беру на себя, что мы каждый год будем собираться. Все согласились, но ничего не получилось. Один уехал, другой заболел, третий умер.

Отрывок 8. Юлик и Юрик

Раз я вспомнил Юлика, то должен расшифровать свои чувства. Юлий Ким вообще удивительный, бесшабашно-цельный, штучный экземпляр. Он никогда не мучается от необходимости борьбы. Ему не с кем бороться потому, что у него есть свой, сугубо личный и целостный мир, в который он никого плотно не впускает и поэтому не разменивается на внешнюю реакцию типа гнева, непримиримости и т. д. Все мы, старики, дико боремся за то, чтобы выглядеть года на полтора свежее себя. Юлику всегда было и есть где-то в районе 40 лет, и он вечен.

Конечно, элемент сравнительной тщеславности в нем, как во всяком творце, существует. Например, звонит он мне из аэропорта, где многочасово пробивается через таможенно-паспортный контроль, чтоб улететь в Тель-Авив, и от безвыходности, за свои деньги, что уже подвиг, покупает мою книжку «Опережая некролог», где я вспоминаю о шутливом конкурсе на лучшую рифму к моей фамилии. Юлик в этом конкурсе тогда не участвовал, а победил Фазиль Искандер, написав: «Яснее жизни ширь видна нам после водки Ширвиндта». Звонивший Юлик сказал мне, что придумал рифмы почище искандеровской. «Посылаю тебе эсэмэску». И я получил:

Скорей Нетребка зафальшивит,
Скорей Есенин оплешивит,
Скорей начальник запаршивет,
Все время стоя на посту,
Чем Альсандр Антольич Ширвиндт
Свою утратит красоту.

Летом дети и внуки засыпали на даче гравием дорожку – якобы вместо скользкой травы. Теперь там скользкий гравий, по которому вообще нельзя пройти. Вдруг раздался мотоциклетный пердеж, потом мат и крики: «На х…ра вы это тут насыпали?!» Юра Рост приехал ко мне на мотоцикле. Он всю жизнь ездил бог знает на чем, но, чтобы в 82 года пилить по Новорижскому шоссе, которое вечно ремонтируется, хотя только что построено, вилять в пробках между машинами, плохо слыша, плохо видя в шлеме, ладно хоть немного соображая. И вот он по бездорожью, разгильдяйству и пробкам допилил до моей дачи, а прямо около дома застрял, потому что мотоцикл к гравию не приспособлен. Так что кто-то еще держится.

Правда, Юрка со спортивным образованием – окончил в Киеве институт физкультуры. Его туда приняли, потому что он плохо учился в школе, но был крепкий, молодой и шикарный. Он только прикидывается интеллектуалом, писателем, фотографом, на самом деле он физкультурник. Я институт физкультуры не оканчивал, но тоже учился плохо. Это обнадеживает – может, еще немножко протянем.

Отрывок 9. Мы только знакомы…