Отщепенка (СИ)

А всё так замечательно складывалось — долгожданный Город, отличный собеседник, волнующее известие и чувство собственной нужности. И зачем, зачем сейчас мне обрисовывают жуткие картины, с нарастающей настойчивостью пытаются пробить брешь в моём мировоззрении? Аргументы были мощными, не поспоришь, куда там подколкам от Эраста. Будь я столь же податливой лицеисткой, непременно бы прислушалась к Джеймсовым словам, однако гляньте, кого успели слепить из аморфной девочки хитроумные анархисты! Моя незрелость поныне пёрла из всех щелей, да только сегодняшние новости всколыхнули, возродили мой азарт, вот она, шкура Эммы Гольдман, Эммы с жгучими глазами и книгой за пазухой!

Смахнув крошки изломанного пепла с дивана, я снова поднимаю взгляд на посеревшего мистера Синклера.

— Прости меня, Джеймс, — куётся в жаровне возбуждения и стыдливости. — Знай я, к чему придём, не начала бы.

Ущипнуть себя, что ли? Хорошего человека нечаянно довела, а когда, не скупясь, Эраста обругивала, тому хоть бы хны было.

Джеймс давит окурок в матовой пепельнице и легонько хлопает меня по плечу.

— Ты не обо мне волнуйся, — говорит коротко, а затем довольно удачно возвращается к привычному тону: — Щас одеяло притащу, разложи пока диван.

Нажатием крохотной кнопки откидываю спинку и сразу же забрасываю на неё ноги. Горло снова сушит после говорильни, но не гонять же Джеймса за новой порцией чая? Облизав губы, открываю обычный браузер и вхожу на сайт железнодорожников. Не засну как пить дать, завтра-послезавтра бьют в висках, тёмным морем в ушах уже шумит бескрайняя толпа.

***

На утро меня ждёт пронизанный жиром омлет, сварганенный диковинной штуковиной, походящей на раздутый ундервуд. С музейных экскурсий не стучала по изжелтевшим клавишам, от пальцев отскакивали презабавно, воображай себя машинисточкой из какого-нибудь треста. В принципе, я питаю слабость к винтажной технике, были бы деньги, заимела бы патефон, как у Эраста. В ту ночь из него лилась такая мелодия, удивительно нежная… Мы вытворяли, что хотели, веселились и бедокурили, притворяясь эстетами. Прямо как с Ирвисом в ресторане, тогда точно также пьянило свободой…

Куском тоста собираю масло. Нет, лишнее. Мне б поскорее до Столицы добраться да сегодняшний день пережить. Проспект уже час как должен быть заполнен демонстрантами, и нам с Джеймсом придётся идти до вокзала переулками. Иначе мне не попасть на явку вовремя. Так и подмывает взглянуть хоть издали на толпу, поймать её ритм. Вот только Джеймса от очередного потрясения нужно сберечь.

Положив тарелки в мойку, я говорю:

— Тебе обязательно провожать меня? Багаж у меня не тяжёлый. Да и, насколько помню, ты собирался проверять эссе своих лентяев.

Перед сном мы вчера немного поболтали об университетских делах Джеймса, и вскользь он отметил, что произношение у меня лучше, чем у большинства его подопечных. Чёрт знает, был ли это намёк, но я всё равно рассказала о псевдопатриотической муштре и дотошном изучении внеучебной жизни студентов, что будто бы объясняло мои неблагодарные кафешные трудобудни. Джеймс же наиграно удивлялся, словно ещё не познал этих прелестей или предпочитал их не замечать.

Под окном кто-то пинает воющую машину, прокрикивая режущее «фодасе». Джеймс тихо хихикает, не глядя на меня.

— Я ж обещал кое-кому сдать тебя в целости и сохранности, — дёрнув плечом. — Точно не хочешь остаться?

Ответить не успеваю — пищит планшетка, извещая о новом сообщении в нашей анархобеседе. Дальнейшие минуты проходят невнятно — я с прежним жаром копошусь в постах и фотографиях, узнаю о первых задержаниях, о том, что местные провокаторы отлично сработали, добавив огонька. Лишь голос Джеймса, извещающий, что пора выдвигаться, выводит меня из транса.

В подъезде замечаю улизнувшую от меня вчера штуку: глазки пресловутых камер кто-то с щепетильностью залепил чайными пакетиками.

***

— Подожди меня секунду, — стараюсь перекричать гул, слышный за сотни метров. — Туда и обратно, хорошо?

Джеймс почти хватает меня за руку, но я уворачиваюсь, взбеленённая под предгрозовым небом. Ветрюга шпарит дикий, в ноги гонит оставшуюся от болельщиков мишуру, издали уже несёт дымом, а я бегу, как дитя, завидевшее цветастый цирк с намалёванными клоунами и гимнастами, с покоцанными зверями в хилых клетках.