В момент Вик льёт кипяток мимо стакана, дёргает нижней челюстью в немом приступе, и металлический кофейник летит в раковину.
— Сука!
Я так вымоталась, что забываю вздрогнуть.
— Извини… — Вик скользит ногтями по макушке и хватается за столешницу. — Это я не про тебя. День сегодня… нервный. В семь часов мы тут собирались всем «крылом», перетирали насчёт завтрашнего… Фил рассказывал о каких-то защитных очках, я же попросил товарищей раздобыть для нас хотя бы пару десятков. Воздействие уменьшится ненамного, но на безрыбье, как говорится…
Обрадованная и растерянная, я вытаскиваю кофейник и забираю из рук Вика ложку. Гранулы арабики селью сыплются по мокрому борту стакана, смешиваются мысли о неизвестных мне несчастных, раздавленных «мирным разгоном», о судьбе нашего кружка, о вернувшемся Вике, о Глоке, заныканном в потайное дно чемодана, что задвинут под диван в моём гадюшнике. И об уродски лезущих корнях среди моего фиолетового великолепия — Жанетт порывалась обновить мне цвет, да только увидимся мы с ней, чую, нескоро. Жалкое, жалкое отражение в зеркальном несгораемом шкафу. Пусть выместится новым пятнищем, пусть темнеет в глазах, палит чернотой — слепота чудесным образом перестаёт мне быть противной.
— Я пас. Пусть другие себя защитят, — говорю, и в мучительной жалости прижимаюсь к Ирвису. Темным-темно.
— Однако… — он почти шепчет. — Поставим-ка мы тебя с краю. Даже во имя анархии не стоит становиться ковриком для чужих ног.
Забыв про кофе, мы ложимся на досчатый пол, Ирвис кладёт мне на колени голову, чтоб помассировала; волосы у него на ощупь, как мех зайца-русака из лицейского «живого уголка». Под закрытыми веками тепло и уютно. А завтра утро, наверняка, выдастся холодным, жара наступит, когда кто-нибудь из наших ясной звездой метнёт файер…
— Выходит, я не среди тех, кого объявят «павшими за правое дело»?
— Намекаешь?
— Не охота намекать. Ко скольки нам завтра?
В одиннадцать, на площади, где витые клумбы с засохшими георгинами. Затем пойдём по мосту к площади покрупнее, где соединимся с прочими протестующими. Около пятиста товарищей-анархистов. Невольно распахиваю глаза.
Встрепенувшись, Вик приподнимается и наклоняется ко мне.
— Боишься, милая, — в самое ухо и ладонь на грудь. — Сердечко стук-стук.
— Ну, все когда-то начинали.
— Надеюсь, пушку ты не припёрла? — Ирвис сводит брови.
Спросить бы так же про его «господина Миротворца», но зачем лишний раз смущать себя ненужными поправками?
— Не держи за дуру. Надёжно спрятала. Чёрт, какой шанс упускаю! Помнишь, у Бакунина матушка какая-то там вода на киселе с Муравьёвыми-Апостолами была. А у тех меньшой, когда у этих, черниговцев, восстание провалилось, пульнул себе в череп из пистоля и красиво так рухнул под ноги пленителям-гусарам. Эх, как раз я с ним одних лет…
— Какие глупости… — Вик в ответ едва улыбается. — Не верю, что над тобой ещё клубится романтический флёр.
— Да это я так. Перечитывала в поезде идеолога нашего. У него местами, кстати, юдофобные словечки проскакивали. Не обращала раньше внимания.
Вик поднимается с пола, явно сделав вид, что не слышал моих последних реплик, по-гимнастски взбирается на стремянку, я же звучно стукаюсь затылком о доску паркета и лежу, следуя пальцем по размытым узорам на дереве, пока ко мне не возвращаются с льняным мешочком.
— Это что?
— Позавчера ходил в один бар на периферии и встретил твоего бывшего соседушку, — смакуя на губах, говорит Вик.
Подскочив, застываю с преглупым выражением лица, аж слюна во рту хлюпает. Мать твою, Эраста для полного счастья завезли!
— И?.. — голос искажается, как через вокодер.
— Процветает, другого слова нет. Выглядит дерьмово, думаю, сам своим веществом угощается. Зато в средствах не стеснён, его мальчишки в нескольких клубах ошиваются, вот, инспектирует периодически. Покалякали с ним немного, попросил подарочек тебе передать.
Взяв безобидный на вид мешочек, чистенький, нитки клетками сплетены, я развязываю тесьму и достаю фиолетовую мармеладку — пухлая буква «А», словно вырезанная из детской азбуки.
— Он на тебя зла не держит, — сощурившись, усмехается Вик. — Что скажешь, нравится?
Мармеладка хищно переливается, пружинится под пальцами, принюхиваюсь — слабо тянет желатином, начинка же остаётся загадкой, закачанной внутрь миниатюрным шприцом — а может, Эраст, прикольнувшись, подсунул мне дешёвую сласть из минимаркета.
— Не очень, — самой не разобрать, вру ли я. — Похоже на розыгрыш. Стал бы он мне за бесплатно настоящую кислоту подсовывать.
— Для тебя ничего не жалко, — Ирвис в открытую скалится. — Узнаешь методом пробы, да я тебе не дам. Порывался выкинуть подарочек, но лучше посмотрю, как ты сделаешь это сама.