Отступники Эскулапа

– Да, только это не моё желание, это моё требование… Я хотела вас увидеть, чтобы задать один вопрос и поставить при этом одно условие, – даже не произнесла, а скорее, прошипела старая немка.

– Вот как? Даже здесь, в тюремной больнице, вы всё равно пытаетесь всеми манипулировать… Браво! Видимо вас действительно очень серьёзно готовили когда-то в Абвере.

– Да что вы, даже не нюхавшая пороха, можете знать обо мне, а уж тем более об Абвере?.. По фильмам и книжкам о нас судите?.. – каким-то замогильным голосом произнесла старуха, неожиданно хрипло рассмеявшись.

Этот смех почти сразу перешёл в сильнейший, буквально захлебывающийся кашель. Откашливалась она, наверное, не менее минуты, но едва отдышавшись, вновь пристально взглянула в глаза Киряк.

– Начну я с условия, – твёрдо и безапелляционно заявила она. – Я хочу, чтобы вы лично поговорили с Еленой и рассказали ей всю правду обо мне. Всю… ничего не скрывая, от начала до конца. Пусть внучка знает, что мне нечего стесняться. Но ещё раз подчеркиваю, я настаиваю, чтобы это сделали именно вы – капитан уголовного розыска, Олеся Сергеевна Киряк.

– Хорошо, – довольно легко согласилась Киряк, стараясь не показывать своих истинных эмоций. – А теперь, Ханна Генриховна, я слушаю ваш вопрос.

– Как вы смогли узнать, кто я такая на самом деле? Каким образом догадались, что я не Хельга Петерсон?.. – сквозь зубы протяжно процедила старая немка, видимо, с трудом сдерживая гнев.

– Ну что ж… я дам вам ответ на этот вопрос. Лично вас, Ханна фон Шмидт, подвели и способствовали вашему разоблачению четыре жизненных обстоятельства. А точнее будет сказать, не обстоятельства, а четыре разновидности человеческой любви: любовь мужчины к вам как к женщине; немецкая любовь к порядку; искренняя дочерняя любовь вашей сестры к отцу, и… – в этом месте Олеся Сергеевна взяла паузу и замолчала.

С хитринкой в глазах она наблюдала за реакцией старой диверсантки. И действительно, на лице фон Шмидт появилась, правда, быстро исчезла, лёгкая тень недоумения.

– Ваша собственная и не менее искренняя любовь к своему старинному немецкому роду, – добавила она.

В комнате повисла тишина.

Олеся Сергеевна упорно молчала, делая вид, что ей больше нечего добавить. Старуха же, явно не желая выказывать, что пояснение ей совершенно ни о чём не говорят, в свою очередь не спешила задавать уточняющие вопросы.

Пауза продолжалась.

Решив спровоцировать фон Шмидт к действию, Киряк встала со стула, делая вид, что собирается уходить. Однако не успела она сделать и пары шагов, как за её спиной раздался тихий голос немки. Старуха сдалась, осторожно попросив Олесю Сергеевну пояснить, что могут означать её слова.