Отступники Эскулапа

Как врач Крюгер прекрасно понимал, что диагноз был крайне неутешительный. У его беременной супруги имелся открытый двойной перелом костей правой голени со смещением отломков. Даже в условиях военного госпиталя лечение подобного перелома было бы довольно непростой задачей, так как наверняка бы потребовалось прибегнуть к хирургическому вмешательству. А здесь – в лесу, на вражеской территории, без доступа к лекарствам и операционной – шансов на благополучный исход не оставалось практически никаких.

Ганс был в отчаянии, хотя вида старался и не подавать, пытаясь хоть как-то успокоить и приободрить жену. Не желая думать о худшем, он занялся оказанием помощи. Для этого первым делом он туго забинтовал лоскутами от своей рубашки рану. Затем, сходив к ближайшему кустарнику, он нарезал толстых веток разной длины и соорудил из них импровизированный лонгет, которым надежно зафиксировал место перелома.

Постепенно стали подтягиваться и остальные члены группы. И уже через двадцать минут состоялся врачебный консилиум, на котором после недолгих споров было принято решение относительно дальнейшей судьбы командира.

Не трудно понять, что было бы с ней дальше, не будь здесь Ганса и Рудольфа. Вероятнее всего, строго следуя инструкциям Абвера, дабы не быть обнаруженными и раскрытыми, диверсанты попросту тихо и незаметно лишили бы её жизни, надежно спрятав труп в лесу. В любом случае именно присутствие этих людей тогда и спасло молодую немку от неминуемой гибели.

В итоге было решено, что с травмированным командиром остаются Крюгер и Нойман, остальные же действуют по заранее намеченному плану. Эти двое должны были на время пристроить Ханну у местных жителей, дав ей шанс дождаться прихода передовых частей немецкой армии.Как все знали абсолютно точно, полномасштабное наступление находилось уже в активной фазе. Даже сейчас, стоило только хорошенько прислушаться, были отчётливо слышны отголоски далёкой орудийной канонады – с каждым днём фронт боевых действий стремительно продвигался на восток.

Через пятнадцать минут на лесной поляне остались только трое. Переодевшись в гражданскую одежду, идентичную той, которую носили советские сельские жители, мужчины осторожно помогли переодеться и Ханне, после чего занялись сокрытием старой одежды и парашютов.

Они уже были готовы выступить в путь, как внезапно в лесной тишине раздался голос фон Шмидт. Он был слаб и приглушен.

– Ганс и Рудольф, я хочу, чтобы вы оба с пониманием выслушали то, что я сейчас собираюсь сказать, – произнеся это, она взяла короткую паузу и застонала.

На лице женщины отразилась гримаса едва сдерживаемой боли.

Через минуту, кое-как справившись с собой, она продолжила.

– Я понимаю, что моё задание обречено на провал, поэтому считаю, уже нет особого смысла утаивать от вас мою «легенду».

Сказав это, Ханна протянула мужчинам немного помятую фотографию.

– Ганс, прости меня, что никогда не рассказывала всей правды про мою семью. Я тебе соврала, сказав, что они утонули в море вместе с пассажирским паромом в тридцать шестом году. Все на тот момент были живы и чуть позднее переехали из Латвии в СССР. Уезжать вместе с ними я категорически отказалась. Оставшись на родине, я позднее перебралась жить в Германию к своему деду Вильгельму, в родовой дом под Лейпцигом. А дальше ты и сам хорошо всё знаешь…

Крюгер с неподдельным удивлением взглянул на жену. Однако намного больше его изумило то, что он увидел на фотографии. На ней было запечатлено большое семейство. В центре стоял пожилой мужчина импозантного вида, опиравшийся на элегантную трость – это, вне всякого сомнения, был дед Ханны, Вильгельм фон Шмидт. По обеим сторонам от него расположились мужчина и женщина средних лет, видимо, муж и жена, а на переднем плане двое маленьких детей – мальчик и девочка. Семейную идиллию завершали две молодые девушки, похожие внешне как две капли воды. Кто из них была его жена, Крюгер ответить затруднялся. На оборотной стороне фотоснимка стояла дата и надпись на латышском языке.

Ганс с непониманием взглянул на супругу. Та же, превозмогая боль, продолжила рассказ.