Отцовский договор

Если он сумеет удержать дыхание до конца первого куплета, потом отдышаться на припеве, а потом снова не дышать на втором и третьем куплете. Вот тогда мама вернется невредимой. Он попробовал. Было сложно, но он справился. Почти. Он задумался, где они с сестренкой будут теперь жить, если мамы не стало. Здесь, с папой? С бабушкой и папой? На неделе у бабушки, а по выходным у папы? Папа с маминой мамой ни за что не захотят жить вместе.

– Мы слишком разные, – говорит папа.

– Вы слишком одинаковые, – отвечает мама. – Оба упрямые, оба эгоцентричные.

– Чушь собачья, – отвечает папа с улыбкой. – Ты бы в меня никогда не влюбилась, если б я был как твоя мать.

– Подумай, а что если я в тебя именно поэтому и влюбилась, – говорит мама.

– Жуткая мысль.

Родители улыбаются друг другу. Как папа отнесется к такой новости? С ума сойдет. Сын это знал. Всякий раз, когда кто-то угрожал их семье, папа из торговца превращался в тираннозавра рекса. Как-то раз сын с друзьями играл в парке в баскетбол, и мяч случайно угодил в семью, которая жарила барбекю между площадками. Не в еду, просто чуть задел по спине одну из пожилых тетушек, и сын помнил потом, как обрадовался возможности забрать мяч и попросить прощения. Его товарищи, похоже, перепугались, потому что у хозяина семейства была дурная репутация, а вот он считал, что это отличная возможность сблизиться с той семьей, он этого давно ждал, он попросит прощения на папином языке, и тот крутой мужик со шрамом на щеке улыбнется в ответ и скажет, мол, ничего страшного, и захочет угостить чем-нибудь сына и его друзей, если они не против. Но мужик из той семьи не принял никаких извинений. Он пришел в бешенство, когда мяч попал в его престарелую родственницу. Схватил и зашвырнул его куда подальше, мяч приземлился очень далеко, где-то за песочницей, а сын понять не мог, что же случилось, почему его извинения не были восприняты должным образом. Он подобрал мяч и разрыдался, пока шел домой, а папа увидел, что случилось, и через пять минут был на месте. Подошел вплотную к тому мужику и стал говорить ему что-то на своем языке, сын в этой речи понимал одно из трех слов, да и те редкие слова, что понимал, он узнал отнюдь не на уроках родной речи[75]. Он услышал, как мужик просит прощения, как дядюшки и тетушки пытаются вклиниться в их спор, как мать того мужика пытается усадить папу и накормить его, но папа не дает себя задобрить, а продолжает кричать:

– Ты мне только повод дай, и я вернусь!

А потом они пошли домой: сын, папа и баскетбольный мяч. Сын все стоял у окна. Он всматривался в конец квартала. Он раз за разом слушал песню. Когда мама наконец вернулась, от нее пахло сигаретами и алкоголем. Она была ярко накрашена, и от этого выглядела только более уставшей.

– Малыш мой, – с казала она, когда он расплакался, – ты посмотри на меня. Посмотри на эти каблуки. Да ни один насильник на свете не посмеет на меня напасть. Клянусь тебе.

Сын рассказал про песню и про то, как пытался задержать дыхание, и что уже не верил, что она когда-нибудь вернется. Она взглянула на него, по ее лицу было видно, что она одновременно встревожена и польщена.

– Тебе не надо за меня волноваться. Тебе не под силу удержать весь мир на своих плечах.

На тридцать секунд раньше назначенного времени он видит, как ее «Приус» стремительно подлетает к площади. Она выворачивает на площадь и паркуется меж двух скамеек.

– Творческий подход к парковке, – замечает один из рабочих, когда она входит в ресторан.

– Спасибо, – отвечает она с улыбкой.

Обнимает сына и тихонько заглядывает в коляску, чтобы посмотреть на спящего внука.

– Как спит сладко, – говорит она.

– Это сейчас, – отвечает он.

Они подходят к прилавку. Сын берет дал с тушеными овощами и чесночный наан. Мама задает с десяток вопросов о самых разных блюдах. Она хочет взять цыпленка, но чтобы соус был острый, только цветную капусту она не любит. В конце концов парнишка на кассе обещает, что повар приготовит для нее особый соус.

– Большое вам спасибо, – отвечает она и протягивает карточку для оплаты.

– Я заплачу, – говорит сын.

– Ну уж нет, – отвечает она.

– Да, – говорит он.

Они препираются секунд тридцать, пока парню за кассой это не надоедает и он не берет карту сына.

Они накладывают себе салат, берут хлеб и садятся за столик.

– Вот это потолки, я понимаю, – говорит мама. – Это, наверное, сороковые или ранние пятидесятые.

Сын пожимает плечами.

– Полагаю, это 1951-й, – отвечает она на свой же вопрос.

Когда официант подносит еду, она интересуется, когда был построен дом и строили ли его до или после начала панельной застройки.

– Панельной застройки? – переспрашивает тот.

– А вы случайно не знаете, чей это проект? – спрашивает она.

– Понятия не имею, – отвечает официант. – Мы в эти помещения два года как въехали. До этого здесь китайский ресторан был.

– Думаю, все-таки 1951-й, – заключает мама.

Официант ставит перед ними дымящиеся тарелки и уходит.

– Поразительно, насколько мало люди знают о своей же истории, – говорит мама приглушенным голосом.