Отцовский договор

Они заканчивают разговор, на протяжении которого он не задает ей ни единого вопроса. Она едет дальше. Где он сейчас? Тот, в кого она была влюблена. Тот, кто мог вызвать улыбку даже у ее напрочь лишенной юмора матери. Тот, у кого загорался огонек во взгляде, кто начинал громко щелкать пальцами, двигать в такт своей мощной шеей и просто не мог устоять на месте, заслышав первые аккорды музыки. Тот, кто славился своей неверностью и проявлял интерес ко всему, в чем теплится пульс. Когда она заводила об этом разговор, он все отрицал. Когда делала ему предупреждение, он улыбался. Когда давала самый последний шанс, он снова и снова делал то же самое. Но утомляла ее совсем не его неверность. С неверностью она как-то могла бы справиться. Приключения на стороне имелись не у него одного. К чему она так и не смогла привыкнуть, это к его непредсказуемости. К тому, что он мог исчезнуть, когда в нем больше всего нуждались. В конце концов она решила, что с нее довольно, и подала на развод. Он согласился с ее решением и исчез. В течение нескольких лет никак не давал о себе знать и не общался с детьми. Потом вернулся, от него прежнего осталась лишь тень. Он рассказал, что его дочь умерла. Хотел, чтобы они снова попытались сойтись. Она ответила, что для нее все давно осталось в прошлом. Он спросил, не появился ли у нее кто-то другой, а она рассмеялась от его совершенно идиотского предположения, что у нее вообще может оставаться время на такое. Все эти годы она потратила на то, чтобы быть папой, мамой, частной предпринимательницей, карьерным консультантом, посредником, установщиком границ дозволенного, сберегателем детских пособий, обвинителем, подбодрителем, слезовытирателем, бриллиантин-в-прическу-втирателем, инструктором по бритью, футбольным тренером и один раз (честное слово, всего только раз), когда у судьи, который должен был судить дочкин матч, внезапно разыгралась мигрень, – футбольным арбитром (последним ее вопросом перед свистком и выходом на поле было:

«Офсайд? Напомните еще раз, что значит офсайд?»).

Она не сумела справиться лишь с одним испытанием.

Когда сын собирался на весенний бал[81], купив первый в своей жизни галстук, он попросил ее помочь завязать узел. Она позвонила брату, тот попытался проинструктировать ее по телефону, она попробовала раз, второй, с каждым разом галстук мялся все больше, а сын все меньше надеялся получить от нее желанную помощь.

Ему пора было идти, он уже опаздывал, конец галстука оказывался то слишком коротким, то слишком длинным, узел то затягивался удавкой, то становился похож на морской, в конце концов мама предложила обратиться за помощью к соседу. Маляр, живший этажом выше, взял галстук и сделал идеальный узел, потом вытянул руки и накинул галстук как медаль на уже тогда чересчур длинную шею ее сына. Расправил узел и произнес:

– Настоящий принц.

Сын помчался на свой бал, мама осталась стоять на кухне, она выключила лампу и не спускала с сына глаз, пока тот трусцой бежал к школе, смотрела на его длинные ноги, на чуть скользящие парадные туфли, на серебристый галстук, развевавшийся над его плечом и сверкавший в летних сумерках. Свет она выключила, чтобы лучше видеть. И чтобы соседи не увидели ее глаза. Бывший муж исчез, но она осталась. Она, как и раньше, собирала им еду с собой и вытаскивала занозы, вела семейный бюджет и устраивала ужины для подружек, меняла шнурки и чинила молнии, чертила больничный портик, парковку, делала перепланировку транспортного подъезда для приема товаров, готовила проект ремонта чердака для частного клиента, покупала большие упаковки замороженных пирогов и перевязывала вывихнутые во время игры в баскетбол пальцы, выступала посредником в ссорах между братом и сестрой и подбадривала их перед школьными экзаменами, покупала вино для студенческих пирушек и чинила игровую консоль, склеивая ее липкой массой типа пластилина, а потом армированным скотчем, покупала детям фирменную одежду, но никогда не тратилась на себя. Когда друзья попытались свести ее с бородатым разведенным специалистом по городскому планированию, она ответила, что у нее нет времени на любовь.

– Во всяком случае не сейчас, – с казала она, потому что друзья не сдавались. – Сейчас я очень нужна детям, – добавила она и поставила свою жизнь на паузу до тех пор, пока дочь не окончит школу.

Когда дочка вприпрыжку сбегала по школьной лестнице, мама так визжала от радости, что потеряла голос. На приеме в честь окончания школы она говорила все более сипнущим голосом. Прокаркала свою торжественную речь. А на следующий день даже шепотом говорить не могла. Потом несколько дней ходила всюду с блокнотиком и писала туда все, что хотела сказать. Врач предупредил, что ей нельзя смеяться, нельзя шептать, она должна молчать десять дней, если хочет вернуть себе голос. Иначе велик риск развития хронических травм голосовых связок.

– Ты с этим в жизни не справишься, – говорили дети. – К то угодно, но только не ты. Как ты сможешь провести десять дней в полном молчании? Это нереально.